Но и это еще не все. Если бы, украв наши деньги, Бахром сразу исчез, я бы не пыхтел сейчас от такой запредельной ненависти. А просто попинал бы стены, да сделал бы зарубку в мозгу: не плати кадровому агентству наперед. Но Бахром не только выудил у нас из карманов кровные червонцы. А еще жестоко поиздевался над нами. Вот интересно: что он чувствовал и думал, посылая нас на ночь глядя к черту на рога, на Лиственную улицу?.. Наверное, наслаждался своей ролью мелкого божка, который властен помучить хотя бы двоих несчастных смертных.
Пока мы утрамбовывали подошвами снег вокруг бревенчатого куба, Мансуров якобы парился, как в сауне, на совещании с партнерами. Ложь, ложь!.. Мне живо представлялось: развалясь в кресле, Бахром дымит сигарой и, не спеша, наливает себе в хрустальный бокал приятно журчащее розовое винцо. Урод сказочно доволен: мол, пока я балуюсь элитным алкоголем в теплом кабинете – два дурака мокнут под обильным снегом, бессмысленно пялясь на тяжелый подвесной замок.
Да, это из-за Бахрома мы притащились на проклятую Лиственную улицу. Из-за Бахрома, упершись коленями в асфальт, надрывно плакала Ширин. И получается, что не только из-за дырки в ботинке, но – косвенно – и из-за Бахрома моя девочка промочила ноги и заболела.
Меня переполнял неутоленный гнев, от которого я рисковал взорваться, как паровой котел. Если б Бахром обчистил меня, как гуся ощипал, в темном переулке и напоследок харкнул мне в лицо, я утерся бы и пошел домой. Но пострадал не столько я – сколько моя любимая девушка. Такого я снести не мог!.. Я бесился, как тигрица, которая через решетку зоопарковой клетки видит своего детеныша в грубых человеческих руках. Бахром не должен остаться безнаказанным!..
Мое разгоряченное воображение, одну за одной, выдавало мне замысловатые картины мщения. Я подстерегал господина Мансурова в подворотне – и разбирался с пройдохой «по-мужски», лупил поверженного супостата ногами. То обливал бензином и поджигал авто своего врага. Или, хотя бы, метко брошенным камнем разбивал окно офиса Бахрома. Но остатки разума подсказывали мне: все эти дерзкие планы – пустое ребячество. Будь мы завернутые в звериные шкуры пещерные люди, я бы сразился с Бахромом на суковатых дубинках. Живи во времена Пушкина – вызвал бы стреляться на дуэли. Но свое пламенное желание поквитаться с негодяем приходилось втиснуть в рамки законов и приличий постиндустриальной цивилизации. Более или менее остудив голову – я решил, что надо все-таки заявить на мсье Мансурова в полицию. А заодно настрочить иск в суд.
Тут требовалось участие Ширин. Ведь именно ей Бахром обязывался помочь с поиском работы. Моя девочка – пострадавшая сторона. А я – только группа моральной поддержки в одном лице, к тому же недееспособный. Обращения в полицию и суд должны быть подписаны моей милой.
Конечно, меня мучили опасения, что доблестная вневедомственная охрана не отнесется к нам с вниманием и сочувствием. Мы ведь всего-навсего оскорбленные и обворованные бедняки, а не топ-менеджеры. Вдобавок, моя девочка – нерусская, а я больной на голову. Полиция моментально реагирует только на жалобы богатых – в пиджаках и галстуках – дядечек, жалующихся на младшего партнера по бизнесу, или на работника, укравшего из офиса степлер и пару коробочек со скрепками.
Но ведь наш случай так прост!.. Простые, безобидные парень и девушка обратились в кадровое агентство, но были «разведены на бабки». Тут все очевидно, как белый день. Почему бы полиции не постоять – для разнообразия – за справедливость?.. Не взять Бахрома, как нашкодившего кошака, за шкирку, и не растрясти на нехилый штраф?.. Пусть даже наши деньги к нам не вернутся, мы рады будем и возмездию.
Ширин все не шла на поправку. Особенно плоха была по ночам. Чуть ли не каждые десять минут моя царевна просыпалась, захлебываясь кашлем. Она, плача, жаловалась на рези и жжение в груди. Я обнимал и целовал мою милую. Лгал, что все непременно будет хорошо. Ходил на кухню за медовым чаем. Почти бессонные ночные часы проносились над нами, как стая черного, мерзостно каркающего, воронья.
Любимая погружалась в тревожную дремоту только под утро. Тогда ненадолго забывался сном и я – одну руку подложив под голову, а второй обнимая мою девочку. Милая засыпала иногда и днем. Но я уже не спал, хоть моим сокровенным желанием и было вырубиться часов на пятнадцать. В голове у меня гудело, глаза слезились. Я неотрывно смотрел на Ширин, будто надеялся по обескровленному лицу любимой угадать, когда же моя красавица встанет на ноги. Грудь моей девочки колыхалась от глубокого дыхания, а я мечтал увидеть свою принцессу здоровой и веселой. Казалось: больше мне ничего и не нужно от жизни.