Крамаренко Виктор
Моя улица (Книга стихов)
Крамаренко Виктор
Моя улица
Книга стихов
Андрей Платонов
У Платонова "тихая" проза, Не кричащая, не зовущая. Словно нежная в поле береза, На ветру о земле поющая, Что заложено было с рождения И в эпохе лихой не утрачено, Каждой строчкой несет пробуждение, "Сеять души людей" предназначено. Не философ, а думал по-новому, Не заискивал с властью, как водится. Красота не спасет. По Платонову, Мир спасет только мать - богородица.
ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА
Открыла дверь мне другая женщина. Другая женщина пустила в дом. Заныла тихо на сердце трещина И свел дыхание соленый ком.
Вошел покорно, кляня и сетуя. Чужая женщина, еда, ночлег... А та, былая, любовью жертвуя, Дала согласие на мой побег.
Сидела кротко, ладони смежила На полыхающей огнем груди. Два года жизни ласкала, нежила И все ж промолвила: "Идешь - иди'
Иди, иди же к стихам за славою. В стране возвышенной найдешь приют. Тебя покроет водою талою, Твои свершения тут не всплывут.
Здесь не познаешь свои владения, Удачу-спутницу, как ни зови, Не обнаружишь в сетях томления, Не успокоишься в цепях любви".
Тогда не знал я строку избитую: "Храни любовь свою, она есть все", Ворвался лихо в богему сытую, Читал вершителей, писал вранье.
И был обласкан водой очищенной. Потоки грязные шли на других. Мессия, классик, носитель истины! Народу нравился мой звонкий стих.
Я был надеждой для многих авторов. Хватало времени, хватало сил. Входил свободно в Дом литераторов, Шакалов-критиков с руки кормил.
Над кем победа тогда одержана? Остались чистыми лежать листы. Во мне убита былая женщина, Но сердце помнило её черты.
Другая женщина, родная женщина Сказала ласково: "И ты другой. Что нам обещано, что нам предвещено, То и предсказано самой судьбой".
Дыханья робко ерошат локоны, Сердца взволнованно сжимают грудь. Две жизни снова любовью сотканы, Им предначертано в любви уснуть.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ДРУГ
Моему отцу
Если выхода нет, Если гаснет рассвет, Если сердце не знает покоя, Есть единственный друг, Кто излечит недуг И кто выведет целым из боя.
Этот друг - твой отец, Твоей жизни творец, Твоя летопись, голос и правда. Сядь поближе к нему, Расскажи - что к чему, И получишь совет, как награду.
Он сильнее тебя, Он мудрее тебя, Поделись, не таясь, сокровенным. И святая любовь Твое тело и кровь Исцелит добротою нетленной.
Только он сквозь огонь, Не сжимая ладонь, Пронесет - не опустятся руки. Стерпит все, как гранит, Все поймет, все простит, Улыбнется и спросит: "Где внуки?"
* * *
Искусство свободно, как вольная мысль. В нем выбор есть, время без точки отсчета. Ущербна свободой текущая жизнь. Искусство живет в состояньи полета.
Способно и в прошлом, и в будущем быть, Не то, что зажатое в быль поколенье. Но если живущий не станет творить, Откуда искусству черпать вдохновенье?
* * *
Каждая женщина - ведьма чуть-чуть. Зелье на Лысой горе ей не надобно. Чары очей - не коварство, а жуть, Скосят любого пришедшего намертво.
Волосы льются, как реки в апрель. Руки - не руки, а крылья небесные. Голос - не голос, а птицы свирель: Песни поет колдовские чудесные. Губ трепетанье - июльский бутон. Манит нектаром запретное, тайное. Эхо в груди, как малиновый звон, Словно стучится кольцо обручальное.
Облик - загадка, в дыхании суть: Тело играет лучами приметными. Каждая женщина - ведьма чуть-чуть. Каждая женщина - наше спасение.
МНЕ БЫ СТАТЬ ЦЫГАНОМ
Мне бы стать цыганом Да в начале дня Голубым туманом Оседлать коня, Опустить накидку Ночи в камыши. Отыскать кибитку Дочки буяьбаши.
А она ждала бы, Не сомкнув очей, Степью погнала бы Вороных коней И в низовьях Тисы Отпустила б их. Там бы зародился Табор для двоих.
В той кибитке старой Все припасено! Скрипка и гитара, Терпкое вино, Приворотно зелье Для моей души... Я ищу спасенья В дочке бульбаши.
* * *
Мне письма пишет мой погибший друг. Летят страницы, словно птичья стая. А я ответ ему слагаю вслух И, словно птица, крылья обретаю. Он был одним-единственным из нас, Кто перед боем вслух читал молитву, Кто верил, что Всевидящего глас Нас пожалеет и отменит битву. Мы с ним дрались когда-то по весне, Не поделив девчонку, в нашем сквере. А после оказались на войне, В одном, в бою подпитом БэТээРе. Молчала связь. Молчал и капитан. Стучали "духи" о броню стальную. - Ну вот и все! Конец пришел, братан. Но я ещё немного повоюю!.. В зубах он стиснул боевой запал И вышел к ним, к груди прижав гранату. И грянул взрыв. Серега мой упал, Как падают деревья и солдаты. Я был спасен "вертушкой" со звездой. Я всю дорогу обнимал Серегу, И обливал соленою водой, И гладил раны, и молился Богу. Подстерегала смерть меня не раз. Я проклинал убогого министра. Но перед боем в каждом среди нас Я больше не увидел атеиста. Мне письма пишет мой погибший друг. Летят страницы, словно птичья стая. А я ответ ему слагаю вслух И как Молитву Памяти читаю!
МОЯ УЛИЦА Вариант 1
Моя улица - моя спутница! Нет на свете мне места родней. Ты - и плаха моя, и заступница От распутицы бешеных дней.
Мои радости, мои горести, Где слетал и карабкался ввысь, Отразились в тебе, будто в совести Отражается вся моя жизнь.
Все что помнится, все что сбудется, Все что строил и рушил в судьбе, Моя улица, моя спутница, Сохранится навечно в тебе.
* * *
Непостижимо, невероятно! Забавы ради, ушел к другой. И мрачно стало, и непонятно: Кто враг мой лютый, а кто со мной.
Одной я вижусь убогим, диким, С обличьем страстным под паранджой. А для любимой я стал двуликим С непостоянной ещё душой.
Хотелось жизни цветущей, новой Напиться вдоволь и дать зарок, Но получаю в игре бредовой Непогрешимой судьбы урок. Как пес забился, больной и старый. Скулю в обиде, и жаль раба, Что невозможно вернуть начало, Что обделила меня судьба.
* * *
Татьяне Соловьевой Поезда выбирают свою колею. Так и мы выбираем дорогу свою. Так и мы, что колеса, летим по путям, Оставляя стук сердца родным и друзьям. Оставляем стук сердца, колес перезвон, Увядающий в небе последний вагон.
Поезда выбирают свою колею, Чтоб уйти, разорвав расставаний петлю. Чтоб уйти, убежать к новым вещим богам, Разметая вокруг из прошедшего хлам, Разметая обыденность, глупость и вздор, Где ещё не горит на пути светофор.