Няня Матильда вернулась в классную комнату и заявила:
– Приступим к арифметике.
– Умпс румпс, – охотно согласились дети.
– Что это вы такое говорите? – спросила няня Матильда.
– Ой, а вы не знаете? – удивилась Тора. – Это же по-бурголландски. У нас была одна бурголландская гувернантка, и, боюсь, мы не умеем заниматься арифметикой ни на каком другом языке. – И она повторила то же самое на бурголландском (языке, известном только детям семейства Браун): – У нампс бумпампс однампс бурголландсампс гумпспумпспампспа, и, бомпспумпс, мымпс немпс умпмемпс зампснимампс аримпсметимпскойпс нинампс какомпс другомпс ямпсзымпскемпс.
– Что ж, понятно, – кивнула няня Матильда и, перевернув страницу, спросила на великолепном бурголландском (только куда быстрее, чем умели говорить сами дети): – Ну тогда сколькомпс будемпс семпсдесемпс тримпс рампсделимпс на демпсвямпс?
Роджер хотел было ответить: «Семьдесят три разделить на девять будет восемь и три в остатке», но не смог. Вместо этого он вдруг произнёс:
– Вомпсемпс и тримпс в остампс.
– Неправильно, – сказала няня Матильда и повернулась к золотисто-коричневым мордочкам под круглыми фетровыми шляпками.
– Восемь и один в остатке, – пролаяли два голоска, и две пары маленьких блестящих глаз с добродушным сочувствием заморгали из-под полей шляпок.
– Верно. Но остальным лучше бы выучить таблицу умножения. Давайте-ка повторим: дважды один – два… – начала няня Матильда и тут же строго велела: – Сядьте прямо!
Дети продолжали качаться на стульях, не говоря ни слова, даже «двампсдымпс одимпс двампс». Но они уже начали сомневаться. Уже в их головах зазвучал тихий голосок, спрашивающий: «А стоит ли?..» И действительно, внезапно спинки стульев, на которых они сидели, развалясь или раскачиваясь, – знакомых старых стульев из классной комнаты, где дети привыкли валять дурака перед своими горемычными, запуганными гувернантками, – эти стулья вдруг стали очень жёсткими и высокими и начали толкать детей в спину, если те пытались развалиться. А в сиденьях вдруг обнаружились мелкие щепки, тут же втыкавшиеся в зад, если дети ёрзали. А уж если хоть чуть-чуть качнуться на стуле назад – он падал с грохотом, и дети приземлялись на спину кверху ногами, да так и оставались! Когда настало время утренней перемены, все дети уже сидели прямо, кроме тех, кто лежал на спине, по-дурацки задрав ноги в воздух.
В одиннадцать, когда принесли какао с галетами, няня Матильда взяла свою порцию и отправилась к мистеру и миссис Браун в гостиную.
– Как продвигаются занятия? – спросил мистер Браун.
– Мне кажется, мы освоили урок третий, – с улыбкой ответила няня Матильда, и, когда она ушла обратно в классную комнату, миссис Браун сказала мистеру Брауну:
– Знаешь, дорогой, когда она улыбается, то кажется почти милой. – А потом добавила: – Конечно же, если не обращать внимания на этот ужасный Зуб.
Глава 5
Иногда такое случалось: они просто не желали и не вставали. Бонны и гувернантки обычно упрашивали их и умоляли, хватали за руки и тащили, но дети всё равно не вставали. Если в конце концов кого-то и удавалось стащить с кровати, он дожидался, пока воспитательницы займутся следующими, и к тому времени, как умаявшиеся бонны справлялись с ними, первые вытащенные уже снова лежали в кроватях, укрывшись одеялом с головой и издавая громкий храп. Как-то раз все улеглись вверх ногами, и бонны испытали ужасное потрясение, когда, сердито отдёрнув одеяло с окриком: «Подъём!» – они обнаруживали на подушке пару ног. А однажды все дети поменялись местами, и няньку чуть удар не хватил, когда она пришла забрать Дитя из кроватки. Дитя издавало очень странные звуки, едва не проламывая стенки колыбели. На самом деле там скорчился здоровенный Саймон, сопя, фыркая и пытаясь не расхохотаться. А как-то раз все дети подложили в свои постели кукол, а сами забрались под кровати. Няня, бонны и гувернантки опять пережили большое потрясение – хотя это, пожалуй, нельзя было счесть за отказ вылезать из постели.
Но сегодня утром дети решительно не собирались этого делать.
Няня Матильда встала в дверях, и, боюсь, в эту минуту она вовсе не казалась милой. И совсем не улыбалась, – невысокая и плотная, она походила на рассерженную старую жабу в своём порыжевшем чёрном платье, с волосами, собранными в узел, торчащий на затылке, словно ручка чайника, с маленькими чёрными блестящими глазками, огромным Зубом и носом, как две сросшиеся картофелины, – и с большой чёрной палкой в руке. Она повторила: