...Я думаю о Боге. Не о том Боге, который с седой бородой восседает на облаке - в такого Бога я не верю. Но кто-то создал же этот праздник красок и форм, это сказочное разнообразие, эту жизнь!
Последние достижения науки открывают нам то, что обычному земному сознанию трудно понять... Но я, не додумавшийся ни до чего подобного, предпочитаю называть это словом "Бог" - для меня оно выражает нечто непостижимое, невероятно простое, сложное и мудрое. Мне удобно пользоваться понятием "грех" и понятием "дьявол". Дьявол сидит не на небе, а в человеке, возомнившем себя царем природы. В животном, звере нет дьявола - они не лукавят.
Люди - и земные, и космические существа. И то и другое присутствует в человеке в разных сочетаниях и пропорциях. В одних больше космического, небесного, благостного. В других больше земного. Есть люди, в которых сплошь все земное, животное, но и в них есть и космическое, только глубоко спрятанное. Есть люди совсем космические, но и в них есть земное, подавленное духом, но готовое вырваться наружу. Человечество - океан всех и всяческих возможностей, в разное время разные потенции берут верх.
Вот так, нечаянно, от природы я перешел к философии. "Мелкая философия на глубоких местах"!
Сегодня гулял и подошел к цветам. Долго любовался ими и... прощался. Понимаю, скоро окончится моя жизнь и ничего уже не будет. Каждому из нас отмерено определенное количество счастья и несчастья, красоты и уродства, и это называется жизнью. Но как тяжело со всем этим расставаться! Тяжело, но и за это спасибо.
Стихи Александра Блока
Тогда я еще не учился в школе. Радио в городах еще не было, и в моде были бродячие уличные певцы. Стихи я любил, но, кроме сказок Пушкина, народных и городских песен, которые я слыхал от бродячих певцов, я тогда ничего не знал. Моим родителям было не до поэзии. С утра до вечера они работали - "строили социализм в отдельно взятой стране". А я в это время бегал по улицам Днепропетровска, ковырял в носу и наслаждался свободой.
Однажды я увидел странного человека. Он стоял у витрины книжного магазина и что-то говорил. На нем была помятая шляпа, пенсне, грязная белая рубаха и помятые брюки. "С кем он разговаривает?" Я оглянулся вокруг поблизости никого не было. Это меня удивило. Я подошел поближе и сделал вид, что рассматриваю витрину, а сам прислушался. Человек говорил стихами:
...Твои мне песни ветровые,
как слезы первые любви.
Голос его дрогнул, как будто он хотел заплакать.
"Сумасшедший",- подумал я, и мне стало страшно. Но я не убежал, а продолжал слушать музыку стихов, и непонятные мне в то время слова.
Тебя винить я не умею
И крест свой бережно несу.
Какому хочешь лиходею
Отдай разбойную красу.
Последние слова он произнес тихо, не сдержав рыдания.
В старших классах школы мы изучали Блока: "Незнакомку" и "Двенадцать". Учитель нам объяснял, что Блок - революционный поэт, что он "расстался с символизмом, звучавшим в стихах о Прекрасной Даме, и решительно перешел на сторону революции". Поэма "Двенадцать" мне нравилась, но я не находил в ней ничего революционного. "Убили бедовую Катьку,- думал я.- А Петруха ее любил... Конечно, Катька была далеко не Прекрасная Дама, но за что ее убивать?.. И при чем здесь Христос? Стреляли-то они в "Святую Русь", а не в Христа". И в то, что Христос "махал красным флагом", я не верил. В поэме мне слышалось смятение поэта, его желание поверить в то, что из хаоса родится что-то светлое. Но он, мне казалось, не верил в это. Хорошо была схвачена обстановка революции, ее атмосфера, ее дух. Но революция не воспевалась - она страшила.
Этими мыслями я поделился с учителем литературы. И потерпел фиаско. Учитель заклеймил меня позором. По его мнению, я не чувствую и не понимаю поэзию. Мне было стыдно.
Во время войны я был ранен и попал в госпиталь. Госпиталь находился на территории Венгрии. Там была убогая библиотека - всего несколько книг, в основном классики марксизма-ленинизма. Там я нашел потрепанный томик Блока. Снова "Незнакомка", "Двенадцать" и вдруг - "Россия"...
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои...
Вспомнилось детство и странный человек у витрины магазина. И я понял, о чем он рыдал.
К старости я стал многое забывать, но стихи я помню, хотя специально никогда их не учил. Они всплывают в моем сознании каким-то непонятным для меня самого образом.
Недавно мы с женой заговорили о нашей жизни. Сколько светлых надежд и сколько разочарований! И все "во имя светлого будущего". Сегодня вера в "светлое будущее" убита. И нас уверяют, что мы не в то верили, не то строили, не за то воевали. И вообще "это было наваждение дьявола". Но сегодня на смену "наваждению" не пришла ясность.
Страна разодрана на куски, разграблена, оплевана. Ходит по миру, как побирушка, с протянутой рукой. И много партий, и все знают, как осчастливить Россию. И каждая тянет в свою сторону, и всем им до России дела нет. Обещают теперь уже не светлое, а сытое будущее. Люди голодают, но верят ловким обманщикам, что их накормят. Какой голодный откажется от куска хлеба?
И вспомнились строки Блока, и защемило сердце, и стал я на память читать:
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,
Как слезы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу.
Какому хочешь лиходею
Отдай разбойную красу.
Пускай заманит и обманет,
Не пропадешь, не сгинешь ты.
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты...
И мудрая печаль Блока проникла мне в душу. Господи! Все о нас: то же терпение, та же любовь, та же надежда...
- Глупый. Чего же ты плачешь? - сказала жена.
- Старый. Потому и плачу...
Счастье
Меня всегда удивляло, что война кончилась, а я остался жив. Почему именно мне такой подарок судьбы? Может быть, для того, чтобы продолжать дело, за которое отдали свои жизни миллионы моих сверстников? Эта мысль не кажется мне пустой. А служение этому делу и составляет цель моей жизни.
Сегодня ровно два годика нашей правнучке, Анечке. Я счастлив, что дожил до этого дня. Дай Бог ей в этой жизни счастья!