В августе 1945 года наша часть, как и многие другие, ушла из Румынии. Ушли домой, в Советский Союз. Шли пешим ходом. Дошли до железнодорожной станции Снегирево. Здесь нас посадили в вагоны. Узнал, что мы будем продолжать службу в городе Симферополе. Подал рапорт на краткосрочный отпуск. Просьбу удовлетворили. Домой в Запорожье доехал на перекладных. Появился неожиданно. Радость встречи была омрачена известием, что папа в тюрьме. Он не мог устроиться на работу и, чтобы купить для семьи хлеб, вышел на рынок, где пытался продать несколько катушек ниток. На его «счастье» на рынке в этот день была облава на спекулянтов. И папу задержали. Судили как спекулянта и назначили ему наказание в виде восьми лет лишения свободы. В дни моего отпуска папино дело должно было слушаться в областном суде, по его кассационной жалобе. Я пошел на прием к заместителю председателя областного суда по уголовным делам Андрею Киму. Он внимательно выслушал меня. Я объяснил обстановку в семье; четверо детей, больная мать. Сказал, что мне предстоит еще продолжать службу. А столь строгое наказание отца - плохие для этого условия. Пришел к нему с наградами на груди.
Через пару дней я явился в суд и присутствовал при слушанье дела. Мне даже разрешили выступить. Я тогда был еще не в состоянии оспаривать состав преступления в действиях отца. Не знал я материалов дела, не имел необходимых для этого правовых знаний. Поэтому просил лишь о смягчении наказания. И моя просьба была удовлетворена: вместо восьми лет лишения свободы папе определили наказание в виде одного года исправительных работ. При этом снижение наказания обосновали тем, что папа воспитал сына - защитника Родины, - награжденного двумя орденами Славы. Еле дождался, пока выдали копию определения областного суда. Буквально бегом отнес его в тюрьму. И через несколько долгих минут я увидел выходящего из ворот тюрьмы отца. Подбежал к нему. Обнял, расцеловал и, счастливый, отвел его домой. Дома был праздник!
Прошло много лет. Я уже работал адвокатом. Ознакомился подробно с делом отца. Написал жалобу, в которой утверждал, что в действиях отца нет состава преступления - спекуляции. С моей жалобой согласились.
Но это было потом. А сейчас мой отпуск закончился, и через несколько дней я уехал в Симферополь, чтобы продолжить службу.
Демобилизовался из рядов Советской Армии 30 ноября 1945 года как студент ВУЗа.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Итак, цель достигнута. Все, что сохранила память о том далеком, но по-прежнему страшном времени, я записал. О событиях дальнейшей жизни, весьма интересной, сейчас писать не буду. Но хочется поделиться еще некоторыми соображениями.
Прежде всего, необходимо хотя бы вкратце предупредить вопрос о том, почему раньше не писал о пережитом. В первые же дни жизни дома я мечтал вернуть свое настоящее имя. Обратился в паспортный стол. На приеме у начальника паспортного стола вкратце рассказал историю с изменением своего имени. Рассказал правду. Просил выдать паспорт, в котором указать мое имя - Арон. В ответ услышал: «Это можно будет сделать только с разрешения Комитета государственной безопасности...».
Вместо паспорта мне выдали временную справку, в которой мое имя было записано - Андрей. Через пару месяцев пригласили в паспортный стол и заявили, что просьбу мою не удовлетворили. Причина отказа объяснена не была.
Вновь вспомнил обещание работника СМЕРШа проверять меня всю мою жизнь. Получил паспорт на основании красноармейской книжки, где мое имя значилось - Андрей.
Позже умные люди предупредили меня, чтобы я не смел отказываться от нового имени. Чтобы нигде и никогда не оглашал такие вехи своей жизни, как нахождение в окружении и в штрафной роте.
Я послушал мудрого совета. Но тревога никогда не покидала меня. Сам себя лишил возможности выезжать за границу на отдых. Просто боялся проверки. И получилось, что в мирное время на протяжении всей своей жизни до отъезда в Израиль надо мной, как дамоклов меч, всегда были занесены годы войны и все то, что было пережито.
Помню, однажды (я уже работал) меня пригласили на «беседу» представители КГБ и предложили «сотрудничать». Я отказался. Тогда же был мягко «предупрежден»: «Подумайте хорошо. Мы о Вас все знаем...». Вот так и жил под тяжестью такого предупреждения... Это заставило меня уничтожить все, что было связанно со скрытыми фактами: мои письма к родителям, дневники, связь с однополчанами. Я был лишен возможности вспоминать правду и тем более о ней говорить...