Иногда по утрам задерживался на некоторое время в доме, так как хотел помочь Липе по хозяйству. Старался освоить особенности деревенской жизни и работы. Очень хотелось быть полезным этой доброй женщине. Я научился ухаживать за скотиной: кормить, убирать навоз. Все было ново, необычно и, если честно, очень трудно.
Я научился запрягать лошадь в телегу. Тоже не сразу, но постепенно овладел и этой «специальностью». Позже освоил даже дойку коровы. Правда, за свою неуклюжесть был неоднократно бит ею копытом. А хвостом хлестала беспрерывно. Пару раз она опрокидывала с трудом надоенное ведро с молоком. Но, как говорят, не святые горшки лепят!..
По вечерам (зимой они особенно длинные), научился подшивать валенки. Как-то Липа принесла мне «цыганскую» иголку, «суровые» нитки, старые валенки и кусочек кожи. Попросила подшить валенки Николая. Что означало слово «подшить» и как это делать, я понятия не имел. Но за работу взялся. Не без указаний и советов Липы, постепенно, стежок за стежком, обшил задник валенка кусочками кожи, а низ - кусками от старых валенок. Получилось! И Николай, и Липа были довольны. Я тоже.
Так начались новые будни. Днем в лесу. Ночью иногда в доме у Липы, иногда в теплой бане, а иногда и в холодном лесу или в стоге сена. По всякому было.
Но постепенно появилась уверенность, что ночью немцы в глухой деревне не появятся. Потому все чаще и чаще ночевал в теплом доме Липы. Уж очень холодно было ночью в лесу и даже в стогах сена.
Но днем - только в лесу. Здесь было холодно, но исчезал страх. Все-таки в лес немцы не рискнут заходить. Так я думал. К тому же теперь мы прихватывали кое-что из еды: кто сало, кто теплую картошку, хлеб, молоко и всегда делились.
Теперь, по прошествии стольких лет, я все четче понимаю, что доброта русских женщин (кроме Липы были и другие) спасла нас в те суровые зимы нашего безысходного состояния. Потом, в последующие две зимы, когда также пришлось воспользоваться помощью добрых, хороших людей, у меня был уже какой-то опыт. Я освоил несколько ремесел, научился сапожничать, валять валенки, шить фуражки-восьмиклинки. А главное - я свыкся со своим состоянием блуждающего солдатика.
Но в ту первую зиму моих страданий я был неоперившимся птенцом, неожиданно выпавшим из гнезда... Ох, как трудно было привыкнуть к тому, что так неожиданно свалилось на меня.
И я очень часто по-доброму вспоминаю толстушку Липу и ее сына Николая, которые, рискуя, спасали меня. Они, бесспорно, не знали, что я еврей. Я сомневаюсь, знали ли они вообще о существовании людей такой национальности. Но то, что я солдат Красной Армии, что я один из тех, кто в окружении, они знали прекрасно. Да иначе как «наш солдатик» они меня и не называли.
Липа без раздумий дала мне белье своего мужа, его брюки, рубашки. Отдала валенки, тулуп, зимнюю шапку мужа. И я совсем превратился в деревенского паренька. Кстати, так же поступили и другие женщины, у которых жили такие же, попавшие, как и я в окружение, солдаты.
Липа была хорошей хозяйкой. Она из тех, о которых говорят, что у них «золотые руки». Она умела валять валенки. У нее были свои выкройки, лекала, колодки. Она ловко раскладывала на большом столе ровным слоем шерсть. На слой шерсти укладывала лекало, заворачивая его в шерсть. Долго, терпеливо и умело поглаживала эту шерсть, придавая ей форму будущего валенка. В этот «чулок» вставляла колодки, беспрерывно поглаживая шерсть, пока та не скатывалась до нужной нормы. Потом она «варила» свое изделие в большом котле, четко зная, когда валенок «готов». Затем сушила его и вынимала колодку, что всегда было очень сложно. Помню я, шутя, предлагал их (колодки) выжигать. Опыт изготовления валенок я быстро перенял у Липы. И потом много раз валял их сам.
Позже, когда зима уже поворачивала к весне, она как-то вспомнила, что у Николая нет фуражки. Откуда-то принесла старую фуражку-восьмиклинку. Предложила мне ее аккуратно распороть. Я сделал из распоротой фуражки выкройку. А затем из нового материала вырезал такие же клинья и сшил их на ручной швейной машинке. (Это я тоже делал впервые в жизни). Козырек вырезал из плотного картона, обшил тканью и вручную пришил к изготовленной мною шапочке. Получилась фуражка. Она оказалась тесной и для меня, и для Николая. Пришлось делать вторую, расширив клинья. Потом была и третья, и четвертая...