— Равно как и сам разговор?
— Наверное, так. Однако это не главное. В нашей беседе есть вторая сторона, которая мне не совсем нравится.
— А тот факт, что мысли были вложены тебе в голову, тебя не пугает?
— Не совсем так. Не вложены. Они рождались внутри меня, будучи частью меня, так же, как я являюсь частью природы и всего вокруг меня. Это невозможно объяснить словами, я могу только пытаться, и право на ошибку остается за мной. Когда говоришь что-либо подобное, никак не обойтись без понятий, которые признаны архаичными и даже смешными.
— Кем признаны?
— Обществом. Как только мы переступаем в беседе границу естественного, вторгаясь в область сверхъестественного, любой разговор приобретает оттенок нелепицы. Человек, который громко говорит “Бог”, сильно рискует многим: от карьеры до личной свободы. Впрочем, разговор сейчас не об этом.
— Хорошо, так что же тебе не нравится больше всего?
— Следствия, конечно, — Камаль улыбнулся. — Как ты сама знаешь, из любого события, разговора или действия вытекают следствия. Причем наиболее мрачные из них обычно берут начало из разного рода оговорок или незначительных частей информации, проскальзывающих в разговоре. Самое интересное — это выводы.
— И каковы они на сей раз?
Камаль на мгновение поднял брови домиком.
— Я буду говорить на языке, который может быть непонятен обществу, но ты им владеешь. Не знаю всех подробностей дела, о котором шла речь. Однако Система, чем бы она ни была, способна реагировать, пусть не всегда осознанно, но тем опасней. Система будет реагировать на тебя, на то, что ты делаешь или должна сделать в ближайшем будущем. И в другое время ты получила бы поддержку. Но сейчас… — Камалю с трудом давались эти слова. — Сейчас тут идет другая война. Ты оказала нам огромную помощь. Но эти люди доверили мне свои жизни, и я не могу рисковать ими. У них другие цели, они не ищут свободы от Системы, они просто хотят сейчас выжить и отстоять право на свою культуру, на свою независимость. Мы сражались на одном фронте, и я хочу помочь тебе в том бою, который ведешь ты. Если увидишь какую-либо вещь, которая нам по плечу, только сообщи нам. Все будет сделано в кратчайшие сроки. На эту линию будут направлены все резервы.
— Абдул, ты ходишь вокруг да около. Чем-то напоминаешь кота.
— Возможно, — Камаль улыбнулся. — Можно сказать прямее. Я боюсь реакции Системы. Тот факт, что реагирует она довольно хаотично и не направленно, только ухудшает дело. Тебя уже пытались убрать. Глупо и непрофессионально, но пытались. Следующим шагом может быть что-то вроде “случайного” ядерного удара. Так слепец в панике бьет палкой направо и налево, может быть, попадет в камень, а может — в голову ребенка. Я отвечаю за этих людей и в том числе за их жизни. “Калиюга” окажет тебе любую помощь, в любой точке земного шара. Но, к сожалению, мы должны расстаться. По крайней мере, на некоторое время. У тебя свой путь. Я не знаю куда, я не знаю зачем. Я с уверенностью могу сказать лишь одно: этот разговор — предупреждение. Сигнал перед взрывом. Когда уже запалили бикфордов шнур и процесс неостановим. Этот разговор… он запустил какой-то обратный отсчет для тебя. И чем больше ты будешь двигаться, тем меньше шансов ты оставишь противнику.
— Откуда ты это знаешь?
— Я не знаю, — Камаль спрятал лицо в ладонях, с шипением выдохнул воздух. — Я только чувствую это тиканье огромного секундомера. В искусстве лидера предвидение играет значительную роль. Я не знаю, что это значит, но время уходит. Может быть, твое, может быть, всего мира. Тебе нельзя оставаться тут.
Он потер лицо ладонями и посмотрел на меня глазами усталого человека.
— Ты сейчас очень опасный союзник.
— Я понимаю, — отозвалась я. — Я уйду. Но мне нужно сначала выяснить куда…
— Дело даже не в том, что ты опасна для “Калиюги”. Скорее, мы опасны для тебя. Мы — это твое время, которое ты должна потратить на что-то большее.
Я молчала. Камаль, наверное, ждал моих слов, но я не знала, что ему сказать.
—. О материальной базе можешь не беспокоиться, — наконец произнес он.
На следующее утро я была уже в Джайпуре, старательно обходя места, где могла бы так или иначе, встретиться со знакомыми мне людьми. У них была своя жизнь, и я не была вправе втравливать их в свои игры, коли они сделались такими опасными. Ночным поездом я направилась в Кашмир.
Какой бы современной ни была железная дорога, на стыках поезд все равно будет легонько подбрасывать. Вагоны переговариваются друг с другом, укачивая внутри себя беспокойных пассажиров. В купе тихо, кто-то спит, кто-то пьет, кто-то спокоен, а кто-то готов кричать, но не может, перестук вагонных колес укачал его горе, как больной зуб, убаюкал беду, успокоил. В этой хрустальной иллюзии благополучия едут все, полагаясь на хрупкую надежность дороги.
Я не спала. Черный походный рюкзачок валялся сморщенной тенью на полке. Вещей по минимуму: легальное оружие, документы, небольшой компьютер, ориентированный на выход в сеть, почти мини-терминал. И еще пара-тройка предметов, которы мне были дороги. Финансами меня обеспечивала “Калиюга”, это означало, что с жильем и питанием у меня будет все в порядке.
В общем, особых проблем я не видела. Постоять за себя я могла, материально обеспечена. Что еще? Можно залечь на дно. Можно закрутить новое дело. Можно все.
А что нужно?
Память ввернула: “Я не спрашиваю, свободен от чего! Хочу спросить, свободен для чего?”
Удачная цитата.
Теперь мне становилась понятной проблематика всех русских сказок. Выбор. Прямо пойдешь, налево пойдешь, направо пойдешь. Только в моем случае проблема выбора еще более жесткая. Нет дополнительных условий, вроде “коня потеряешь” или “сам пропадешь”. Самый страшный выбор — это тот, где во всех вариантах ты ничего не теряешь. В таких случаях особенно трудно отдать свое предпочтение. Заранее известно лишь одно: правильный выбор только один и в случае ошибки ты так или иначе потеряешь все. Хотя, вероятно, это не самое страшное. Ведь все потерянное можно вернуть. Хуже всего то, что можно навсегда упустить правильную дорогу.
Наверное, это лучше всех понимали средневековые самураи. Иначе они бы не создали уникальный кодекс, декларирующий поведение воина во всех подробностях и отличающийся предельной конкре-тикой в вопросах выбора. Из всех возможных путей самурай должен выбирать тот, что ведет к смерти. Коротко и ясно.
Много позже кто-то другой, чувствуя подвох, написал: “Смерти нет, есть вечное обновление”.
Но где мой путь, тот, что приведет меня к смерти? Ведь я не боюсь ее. Или боюсь? Что такое смерть? Прекращение человеческого бытия. Конец человека. Но ведь и Сверхчеловек — это конец человека. Смерть человека… Так семечко умирает, чтобы дать жизнь ростку, так умирает девочка, чтобы дать жизнь женщине. Так умирает тело, чтобы дать жизнь душе…
Так не должен ли умереть человек, чтобы на свет появился тот, кто спит внутри? Так где же тот путь, что приведет меня к гибели?
Мои вещи лежали скомканной кучкой на полке, вызывая неприятные ассоциации с мертвой летучей мышью. В купе было два места, я предусмотрительно выкупила и вторую койку, чтобы ко мне посреди ночи не подселили кого-нибудь. Сегодня мне требовалось одиночество.
Пробуя развеять грустные мысли, я нажала на кнопку вызова проводника. Тот открыл дверь буквально через минуту.
— Что изволит госпожа?
— Чай и груду бутербродов. С рыбой. Какие вы можете предложить?
— Лосось, форель, семга, судак…
— Вот со всем этим и сделайте.
— Хорошо, госпожа. Что-то еще?
Я задумалась.
— И пирожное.
— Какое-нибудь особенное?
— На ваш выбор. Только не очень сладкое.
— Позвольте уточнить, госпожа. Груда бутербродов — это…
— Это штук шесть или семь.
— Хорошо, госпожа.
— И чай должен быть с лимоном…