С болезненной ясностью я вдруг ощутила, как вокруг меня все движется и изменяется. Каждое движение ветра, полет мухи, взрыв проклюнувшейся семечки — все отзывалось во мне волнами ощущений, которым не было аналогов в человеческом языке. Я все еще была собой, но постепенно, расходясь в ширину, теряла личность, обнаруживая себя в траве, в воздухе, в каждом звере и в каждой птице, в человеке… Самоощущение исчезало медленно-медленно. Так приходит сон к уставшему человеку. Надо мной двигалась жизнь, но она меня больше не пугала. На смену беззащитности пришло понимание высшей защищенности, какой обладают только мертвые, потому что мертвые являются частью окружающей действительности. Мертвые — это те берега, по которым несет свои воды жизнь. Все в мире проходит через заботливые руки мертвых.
— Защищены только взрослые и мертвые, — громко сказал кто-то. — Взрослые меняют окружающую реальность, а мертвые являются ее частью.
Мне было все равно. Меня не было в какой-то конкретной точке пространства и времени. Я была везде. Но подобно воде, просачивающейся через мельчайшие отверстия, эта фраза нашла ходы, проникла в меня, что-то кольнуло и, будто рябь по воде, побежали ответные реакции… Сначала маленькие, потом больше… Где-то в гулкой, плещущей темноте я нащупала ниточку логики. Защищенная жизнь взрослого, беззащитная старость, защищенная смерть. Что-то должно быть дальше, потом, после смерти.
И когда пространство, которым я была, вдруг начало сгущаться, стягиваться к своему невидимому еще центру, я уже знала, что последует за этим. Я теряла свои позиции с пугающей стремительностью. Откуда-то накатил дикий животный страх. А меня все несло и несло, тянуло, и вот уже движение превратилось в давление, давление в боль, мне стало не хватать воздуха. Расставаться со смертью, покоем, защитой и темнотой не хотелось так, как когда-то не хотелось умирать. И я сопротивлялась. Чувствуя, как тает память, как исчезает все, некогда составлявшее мое существо, как под давлением извне пропадает последняя составляющая, не уничтоженная даже смертью, основа, фундамент… Я еще слабо трепыхалась, придавленная, скрученная страхом, подтянув колени к голове, когда в давлении наметилась едва заметная слабина. Будто в сплошной стене черных туч образовалось окошко, — через которое человек смог видеть звезды. Потянувшись туда, я ощутила облегчение и пьянящую возможность выбирать!
Система замерла в нерешительном равновесии, ожидая любого моего жеста, действия, движения. Где-то там, передо мной, была смерть, темная, привлекательная, непробиваемая в своем могуществе. Оставалось только протянуть .руку…
И я не сделала этого.
Когда последним толчком меня снова выбросило в воду жизни, я уже кричала от света, боли, информационного шока, травмировавшего сразу все мои органы чувств, от всего нового, страшного и огромного…
— Новорожденный так же беззащитен, как и старый. Именно это качество является одним из основных движущих факторов для дальнейшего развития живого существа, — сказал уже знакомый мне голос. — Добро пожаловать в базу данных “Антропотехника” (1).
1 — Антропртехника — antropotechnics — совокупность прикладных, гуманитарных и технических знаний для работы с человеком; эффективные технологии воздействия на сознание человека, предполагающие возможность принципиальной подверженности человека искусственным воздействиям и их ограничениям; специфические методы работы с сознанием, психическими процессами и телесностью человека, основанные на различных формах тренингов, практиках медитации и аскезы, отдельных антропотехнических средств (иногда на опытах наркотического галлюцинирования в отдельных маргинальных группах). В своих крайних формах антропотехнические практики могут приходить в столкновение с законом и требуют правового регулирования. (Словарь прикладной интернетики)
Мир начал таять. Провода, желтая борода Серого Жако, тяжесть в голове и сухость во рту.
— Ну, как ощущения? — Серый Жако помог мне подняться на ноги, обрывая провода, как будто свежие ростки с поваленной, гнилой колодьь — Есть что-нибудь новое?
— Новое…
Я прислушалась к ощущениям своего организма. Впечатления от старости, смерти и нового рождения были настолько свежими, что мне хотелось потрогать себя, осмотреть.
— Это пройдет, точно, точно… Остаточные действия защиты, — Жако отвел меня к кровати, усадил, сам присел на корточки и заглянул в глаза. Пощелкал пальцами перед лицом. — Колесо Сансары. Красивый, но не новый ход.
— Что это значит?
— Такая система. Сначала ты старишься, потом умираешь, а затем возрождаешься. На каждом из этих этапов можно остановиться, и тогда начинай все сначала. Точно. Я иногда думаю: очень хорошо, что Колесо не имеет активной формы. Без шансов тогда. Точно, точно… Теперь ты должна почувствовать…
Серый Жако поводил рукой где-то над своим затылком, словно показывая мне, где и что я должна почувствовать. Но я все поняла уже без него. У меня за спиной кто-то стоял. Ощущение было настолько реальным, что я обернулась.
— Почувствовала, — заключил Жако. — Точно, точно.
За спиной никого не было, просто носитель так ассоциировался моим сознанием.
— Это пройдет, — снова подал голос Серый Жако. — Потом адаптируешься и перестанешь его замечать. Точно, точно… Конечно, могут быть и осложнения. Но легкая форма раздвоения личности еще никому не вредила. Кстати, объявлялся твой араб, говорил, что к хирургу приходили и что тебе лучше бы уходить, поскольку около дома что-то не так. Что не так, не сказал. Вообще он козел, странно, что ты связалась с арабами. Они без башни совсем, точно, точно.
— Потому и связалась. Я думаю, что мы до сих пор живы только потому, что вокруг нас крутятся черные. Ни один белый не сможет вот так нахально предложить мне автомат в центре города, среди незнакомых людей. Принести и выложить на стол. Где он сейчас?
— Автомат?
— Нет, Рамаль.
— Без понятия. Давай решим вопрос с деньгами, а то мне в ваших разборках участвовать не прет совершенно. Да и полечиться мне точно надо.
Я кивнула. Ощущение было, как от бессонной ночи, когда встать по какой-то причине не решился и комкал простыни до утра.
Когда Жако собрал вещички и направился к двери, я его окликнула.
— Погоди, вместе выйдем.
— С чего такая опека?
— Ни с чего, просто так будет лучше. Я только с хозяином попрощаюсь.
Я подхватила куртку, сумку с вещами и пистолеты. Один запихала за пазуху, второй засунула под ремень, накрыв сверху легким свитером. Али не спал, сидел на кухне и пил синтетический кофе из маленькой кружечки. Перед ним стоял большой керамический кофейник.
— Я съезжаю, Али. Могут прийти, ты извини, что так вышло.
— Это ничего, мадам. Каждый, кто поселяет у себя жильцов, так или иначе понимает, что с ними могут возникнуть проблемы. К тому же в моей семье понятие гостя сохраняет свое значение. И если вы решите остаться…
— Нет, мне лучше уйти.
Али кивнул.
— Тогда передайте Рамалю, что антиквариат будет его ждать.
— Хорошо, — я сделала два шага в сторону двери, но вернулась. — Али, а что это за антиквариат? Я точно знаю, что спроса на старые вещи нет, а то, что ты держишь в доме, не имеет ценности.
Али допил кофе, вздохнул и налил еще.
— Всегда есть спрос на старые вещи, — произнес он. — Я могу продать любые старые вещи. И кто-то обязательно их купит.
Почему-то я вспомнила приобретенный у Ханзера пистолет…
— Может, пойдем, а? А то мне бы полечиться точно, точно надо, — сзади заскулил Серый Жако.
— Идем, идем…
На лестничной площадке нас ждал Ханзер. Он обеспокоено смотрел куда-то вниз, вглядываясь в темноту, царящую на площадке первого этажа.
— Что там?
— Плохо, — хмуро отозвался Рамаль. — Мои ребята, конечно, внизу, но я не могу понять… Что-то не так. Чем быстрее мы отсюда уберемся, тем лучше.
— А я могу спуститься? — спросил Жако.
— Ты вообще можешь валить на все четыре стороны, — поморщился Рамаль. — Тебя никто не держит.
— Спасибо, — сказал Жако и направился вниз по ступенькам.