Александр Уралов
Моя возня с ирландскими привидениями
Галине Рэмптон — удивительной русской англичанке, одинаково
понимающей и любящей Великобританию и Россию —
с пожеланиями здоровья, счастья и долгих-долгих лет жизни!
Так уж получилось, что дядюшка завещал мне этот замок вместе со всем, что в нём находится. Нельзя сказать, что это было для меня неожиданностью. На Рождество он присылал мне открытки, отнюдь не отличавшиеся разнообразием. Поэтому раз в год я вспоминал о том, что у меня есть чудаковатый престарелый родственник и аккуратно вносил в календарь на будущий год все необходимые пометки: «Не забыть!!! Поздравить дядю с Днём рождения, Рождеством…» — и т. д.
Кузина моя отдала Богу душу несколько лет назад и вскоре после её похорон, я получил от дядюшки письмо, что явилось для меня неожиданностью — до Рождества было ещё далековато.
В этой эпистоле дядюшка в кратких, но энергичных выражениях весьма неодобрительно отозвался об образе жизни своей покойной дочери и смутил меня тем, что я «становлюсь единственным наследником замка Лунсух, знаменитого своей славной историей, тесно переплетающейся с историей нашей любимой Ирландии». «Некоторые авторитеты считают, — неожиданно словоохотливо писал дядюшка, — что именно у этого замка останавливался сам Кухулин (здесь он поставил четыре восклицательных знака) и кормил своего коня!». Слава Богу, что дядюшка хотя бы не приписал Кухулину обыкновение ночевать в замке Лунсух и пить тот самый виски, что по сию пору хранится в подвале, — это был бы уже явный перебор.
Положив письмо в ящик бюро, где желтели ежегодные дядюшкины рождественские излияния чувств, я тотчас забыл о нём. Дядюшка отличался завидным здоровьем, неуживчивым характером и постоянно подчёркивал то, что является гордым представителем уходящей во тьму веков династии ирландских долгожителей. При таком раскладе именно он, мой дядюшка, должен был получить приглашение на мои похороны, а уж никак не наоборот.
Выждав положенные полгода ожидания и «вступив в наследство», я тихо сидел в кресле у камина… и мне казалось, что я вскоре последую по стопам дядюшки.
Похоже, старый пень при жизни затаил на меня какую-то древнюю злобу, — думал я, — причины которой мне столь же неведомы, как и подробные обстоятельства жизни любого из прапрадедов.
Впрочем, речь дойдёт и до них.
Будучи существом романтическим и нелюдимым, я всегда отдавал должное мистике, в том числе и как чудесному литературному явлению. Я прочитал тонны книг о встречах с жителями того света. Я вертел тарелки в спиритических обществах Лондона, Дублина, Нью-Йорка и Санкт-Петербурга. Я поглощал всё, что хоть как-то подходило под определение «литература о потустороннем». Я мечтал о встречах с неведомым…
«Чёрт возьми, но не до такой же степени!» — воскликнул я на третий день пребывания в замке в качестве хозяина.
Впрочем, всё по порядку. Я приехал в замок ранним утром, что вопиюще противоречило всем рассказам о привидениях. В них усталый путник является в дом своих предков ближе к полуночи, где прислуга предоставляет ему нагретую ванну, попутно рассказывая всякие ужасы. Путник, естественно, в них не верит… и т. д.
Итак, я приехал ранним утром. Добрейший О`Брайан, похоже, ещё не протрезвел после вчерашних размышлений о том, что «времена меняются… вот и молодой вертопрах унаследовал старинное право владения Лунсухом». Поэтому мы битый час проторчали у запертых ворот замка, что совершенно вывело из себя старосту местной деревни, окружённого дюжими зевающими молодцами, нанятыми им для переноса моего багажа. К слову сказать, на каждый чемодан приходилось по три полусонных носильщика… что не удивило меня, поскольку я прекрасно понимал желание всего поселения познакомиться лично со мной — потомком древнейшего дворянского рода, владевшего когда-то этой ничтожной деревушкой… как, впрочем, и многими другими на шесть миль вокруг.
К чести его будь сказано, дядюшка, похоже, всё-таки вбил им в голову уважение к нашему родовому гнезду, поскольку, когда я предложил притащить бревно поувесистее и высадить к чёрту проклятые ворота, дружный ропот негодования прервал меня на полуслове. Староста в деликатных выражениях в какие-либо полчаса цветисто воспел род Лунсухов. Если вы никому не проговоритесь, то я честно признаюсь, что род этот был — разбойник на разбойнике и прославился изначально умением угонять скот у соседей, попутно грабя и сжигая их жалкие лачуги. В своей речи староста проговорился о том, что оплата этой небольшой толпы почасовая, а не сдельная. Это заставило меня удвоить усилия и с новой силой забарабанить в неприступные ворота.