– Тут уж ничего не поделаешь, – отвечал Хуан Антонио. – Надо торопиться, мало ли что... Я предупрежу твоих родителей.
– Я думаю, их это не волнует... Лучше не звони. Доехали быстро. Хуан Антонио проводил Летисию до дверей палаты, сел в вестибюле и прикрыл глаза ладонью.
Доктор Карранса просил его подождать. Прошло еще какое-то время, Хуан Антонио не мог сказать, сколько. Он сидел все в той же позе, его сердце почему-то все время сжималось в не добром предчувствии. Наконец, вышел Карранса и, сказав, что придется, почти наверняка, делать кесарево сечение, – быстро удалился в операционную. Хуан Антонио сел в кресло и стал ждать.
– Ах, Мануэль, разве так ходят! – Сония переставила фигуру на прежнее место. – Вот, смотри. Можно только так.
Это был приятный для обоих вечер. Мануэль, сняв пиджак, с удовольствием смотрел и слушал Сонию, не забывая при этом изображать шахматного профана.
Они вдруг снова почувствовали себя молодыми. Да и разговор был у них о молодых – о Долорес и Рафаэле.
– Представляешь, теперь она курит сигары, одну за другой.
Сония скорчила удивленную гримаску.
– Я думала, она шутит – просто держит сигару во рту...
– Шутит! Я боюсь за Тино, ведь он отражение Долорес... – глаза Мануэля округлились от воображаемой картины: Тино с сигарой во рту. – Я чувствую себя лишним, когда они все время обсуждают "кубинский вопрос"...
Сония лукаво взглянула на Мануэля:
– Когда тебе будет совсем невмоготу, приходи сюда. Обещаю, что не буду курить сигары... Ой, Мануэль, ты снова ошибаешься, – Сония переставила фигуры.
– А ты знаешь, – Мануэль встрепенулся, глаза его блеснули, – я, пожалуй, не откажусь.
Он быстро сделал ход.
– Шах и мат!
– Хитрюга! – Сония потянулась к Мануэлю, но телефонный звонок спас его от "расправы".
Улыбка сползла с лица Сонии. Она повесила трубку и повернулась к Мануэлю:
– Звонил Хуан Антонио. С Летисией очень плохо. Я еду в больницу.
– Я с тобой.
Не в силах более испытывать состояние полной беспомощности, Хуан Антонио встал и подошел к стеклянным дверям операционной. Он видел тени передвигающихся фигур, слышал сквозь, бело-матовые двери громкие голоса.
– Спокойно... Тужьтесь, сеньора, тужьтесь...
– Доктор, пуповина... – тревожный женский голос.
– В чем дело?
– Доктор, инфаркт.
– Массаж. Скорее.
– Пришла в себя?
– Нет. Сердце... остановилось.
– Надо...
– Безрезультатно, доктор.
Через минуту вышла сестра, почти столкнувшись в дверях операционной с Хуаном Антонио.
– Я все слышал. Спасибо.
– Девочка жива и здорова. Вы скоро сможете забрать ее...
... Хуан Антонио, Сония и Мануэль сидели на ступенях больничной лестницы, не в силах опомниться от удара.
– Как Летисия? – к ним навстречу спешил ее отец. Хуан Антонио поднялся со ступенек:
– Большое горе. Летисия умерла... Девочка жива, здорова.
...Панихиды не было. Сеньор Роберто, Хуан Антонио и Мануэль стояли у открытой могилы. Отец Летисии пришел без жены и сына – они не захотели идти с ним. Он знал всегда: у жены каменное сердце... Даже, когда она узнала, что у ее родной дочери при родах остановилось сердце, она спокойно сказала, что это божье наказание... "Мне безразлично, – добавил ее брат, – я ничуть не огорчен"... И с этими людьми он прожил столько лет.
Бедная, бедная его девочка, хорошо, что она уже не слышала этих слов... Что ж, со смертью Летисии кончилась и его семейная жизнь...
Когда на следующий день Роберто пришел на кладбище, у одинокой могилы дочери стоял молодой человек – Роберто не видел его на похоронах. Он плакал, а уходя, положил на могилу розу. Может быть, хоть этот юноша любил его несчастную дочь, горько вздохнув, подумал Роберто.
Глава 64
Альберто вздрогнул всем телом: из зеркала на него смотрела, не мигая, Даниэла. Потом донесся и ее голос: "Спасибо тебе за внука..." Альберто с криком поднялся с кровати и приблизился к зеркалу. Всклокоченные волосы, безумные глаза, раскрытый в крике рот, – Сауседо успокоился, узнав себя в зеркальном отражении.
Он быстро оделся и вышел из номера. Но в его глазах по-прежнему стояла Даниэла со спокойной улыбкой на губах. "Нет! Я не успокоюсь, я не дам тебе жизни. Ты сойдешь с ума от горя!.." Альберто вытер о рубашку влажные ладони и вошел в небольшой полутемный бар. Приглядевшись в полумраке, он подошел к столику, за которым сидел высокий мужчина. Альберто лихорадочно заговорил: