– Я думаю, да. Она сделает, как лучше для маленького. А что может заменить материнское молоко? Конечно, в последнее время появились очень хорошие смеси, и многие женщины уже не кормят детей, боясь испортить грудь. Но я придерживаюсь старых правил.
– Что-то сеньоры задерживаются, – заметила рра, прислушиваясь к взрывам хохота, доносящимся в гостиной.
– Больница находится далековато. И потом… ребенка надо еще одеть, – рассудительно сказала Мария, уменьшая огонь на плите. Но на сердце у нее почему-то было тревожно…
Еще никогда дорога до больницы не казалась Даниэле такой длинной. Фу, наконец-то они доехали! Даниэла буквально вылетела из машины. Хуан Антонио, видя нетерпение жены, решил подшутить.
– А может, оставить его здесь еще на пару деньков? – спросил он, закрывая дверцу автомобиля.
– Нет, – резко ответила Даниэла, но внимательно посмотрев на мужа, поняла, что он шутит, и добавила уже мягко: – Ни на одну минуту!
Они поднялись на второй этаж и подошли к знакомому стеклу, но не увидели за ним малыша.
– Его там нет, – подняла на мужа удивленные глаза Даниэла и почувствовала сердечную тревогу, а потом свинцовую тяжесть во всем теле.
– Его, наверно, готовят, чтобы мы могли его забрать, – неуверенно произнес Хуан Антонио. – Давай пройдем к врачу.
Поддерживая жену под руку, Хуан Антонио направился по коридору к кабинету доктора Каррансы. Увидев их, врач встал из-за стола и крепко пожал им руки.
– Доктор, я так волнуюсь, я не спала всю ночь! Наконец мы можем забрать домой нашего мальчика, – быстро проговорила Даниэла, задыхаясь от волнения.
Врач опустил голову, нахмурился и начал разглядывать календарь, висевший на стене.
– Только не говорите мне, что он должен здесь остаться еще на неделю, – Даниэла напряглась.
– Даниэла, Хуан Антонио, – медленно заговорил доктор Карранса. – Ночью у вашего малыша произошла остановка сердца. Мы не смогли его спасти. Ваш сын умер.
– Умер? Умер? Почему? С ним же было все в порядке! – воскликнул Хуан Антонио.
– Нет! Не может быть! Вы пошутили? Но это жестокая шутка. Нет, я не верю! – зашлась в крике Даниэла, но посмотрела на врача и осеклась, голос ее стал тихим и безжизненным: – В доме все готово для моего сынишки: кроватка, одежда. Мой маленький! Вы не смеете отнимать его у меня! Господь не мог его отнять! Это слишком жестоко!
Даниэла опустилась на стул, заботливо предложенный ей врачом. Слезы ручьями лились по ее щекам.
– Мой ребенок, Хуан Антонио! – сказала Даниэла, обращаясь к мужу, который придерживал ее за плечи. – Мой маленький Хуан Мануэль! Я уже никогда не смогу быть матерью… Нет, я не могу поверить!
– Дорогая, не терзай себя так, – произнес Хуан Антонио.
– Не могу, не верю! Он никогда не улыбнется мне… Не скажет «мама»… Не будет спать в своей кроватке… Я этого не вынесу! Разве можно пережить эту боль?! – Даниэла рыдала.
– Довольно, дорогая, не разрывай мне сердце, – дрожащим голосом умолял Хуан Антонио.
– Я никогда не смогу быть счастливой без моего сына… моего маленького, родного человечка…
Доктор Карранса покачал головой, глядя на убитую горем женщину. Он подошел к стеклянному шкафу, открыл его и вынул какие-то таблетки, потом наполнил водой стакан.
– Вот, примите. Это успокоит вас.
Хуан Антонио взял стакан у врача, поднес его к губам Даниэлы и только тогда заметил, как дрожат у него руки. Даниэла послушно проглотила лекарство.
– Я хочу видеть моего сына, – попросила она. – Хочу взять его на руки хотя бы единственный раз в жизни. Я должна его видеть. Пожалуйста, доктор!
Врач отрицательно покачал головой.
– Прошу вас, пожалуйста, – настаивала Даниэла и обернулась к мужу: – Скажи ему, чтобы он позволил мне его увидеть! Скажи, чтобы мне дали его увидеть, умоляю тебя!..
…Даниэла прижала к груди безжизненное тельце ребенка. Она ласково дотронулась пальцами до его личика, которое приняло землистый оттенок.
– Ты уже никогда не вырастешь, никогда, – шептала Даниэла, покрывая поцелуями лоб и щеки мертвого сына. – Я не увижу, как ты начнешь ходить. Я смогу обнять тебя только в моем воображении, прижать к груди, пеленать тебя и петь тебе колыбельную, чтобы ты заснул, – Даниэла принялась легонько качать ребенка, напевая: – Баю-баюшки-баю…
Хуан Антонио и доктор Карранса вопросительно посмотрели друг на друга. Врач вышел и быстро вернулся с наполненным шприцем.
– Что это? – спросила его Даниэла.
– Легкий транквилизатор, – ответил доктор Карранса и сделал ей укол.
– Дай ребенка мне, – сказал Хуан Антонио. Он был подавлен смертью сына, но его испугала реакция Даниэлы.
– Нет, – ответила Даниэла, прижимая крепче ребенка к своей груди.
– Надо договориться о похоронах, – тихо сказал врач Хуану Антонио.
– Нет, я не хочу его хоронить, – взмолилась Даниэла. – Мой малыш! Моя крошка! За что? Так не должно быть! Нет!
Даниэла вновь принялась укачивать мертвого ребенка, напевая колыбельную. Хуан Антонио нежно, но твердо отстранил ее и забрал у нее сына.
Всю обратную дорогу домой Даниэла не произнесла ни слова. Когда они вошли в гостиную, их с радостными криками приветствовали друзья.
– А где ребенок? – спросила Джина, заподозрив неладное. – Даниэла, что случилось?
– Он умер! Умер! У него остановилось сердце. Незадолго перед тем, как мы пришли. И он умер, – зарыдала Даниэла. – Все кончено! Я столько ждала, так мечтала об этом дне! А теперь все кончено. У меня уже нет ребенка, Джина! Единственный раз я смогла взять его на руки, когда он был мертв. Что я такого сделала? За что? За какие мои грехи Господь отобрал у меня сына?
– Не надо, – умоляюще взглянула Джина на подругу. – Ты – самая замечательная женщина, которую я знаю.
– Джина, почему это должно было случиться со мной? Без сына я не хочу жить! Я должна была умереть вместе с ним. Зачем мне жить, скажи? Мой сын! Мой мальчик! Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Счастье – это мираж. Когда мы думаем, что достигли его вершины, что-нибудь случается. Всегда что-нибудь случается.
Даниэла невидящим взглядом обвела гостиную. Воздушные шары, цветы, плакат… Все выглядело теперь так нелепо! Даниэла увидела подарки для малыша, сложенные на софе. Она дрожащей рукой прикрыла глаза:
– Это уже никогда мне не пригодится. Все было напрасно. Напрасно! У меня уже никогда не будет ребенка.
– Возьми себя в руки, Даниэла, – сказала Джина и обняла за плечи подругу. Но Даниэла передернула плечами, сбрасывая ее руки:
– Зачем? Зачем мне брать себя в руки? Зачем? Я прождала три мучительных недели, чтобы забрать сына из больницы и… вернулась с пустыми руками!
– Успокойся, довольно, – увещевала Даниэлу Джина, уводя ее в спальню.
Когда они ушли, Сония, Каролина и Ракель молча начали снимать воздушные шары. Все были потрясены случившимся.
– Даниэла убита горем. В какой-то момент я подумал, что она сходит с ума и придется ее оставить в больнице, – сказал Хуан Антонио, окружившим его друзьям.
– Такая трагедия! Это несправедливо! Даниэла так любила своего ребенка, – голос Херардо дрожал.
– Мануэль, помоги мне уладить все с похоронами, – попросил Хуан Антонио.
– Конечно, я все сделаю, – ответил Мануэль и обратился к жене и матери: – Пожалуйста, уезжайте домой.
– Нет, мы должны остаться здесь, – возразила Долорес.
– Вы будете только мешать. Прошу вас, – настойчиво повторил Мануэль.
И женщины начали собираться домой.
– Не знаю, что хуже: плакать, потому что никогда не сможешь иметь детей, как я, – тихо сказала Сония Рамону, – или плакать, потому что потеряла ребенка, как Даниэла.