– Детей ведь очень любят? – опять задала Моника неожиданный вопрос.
– Да, Моника, очень!
– Когда я выйду замуж, у меня не будет детей. От них только слезы и неприятности. Как у моего папы и Даниэлы от меня.
– Но ты им можешь дать и огромную радость, они могут гордиться тобой, – заверила Монику Мария.
– Ты считаешь?
– Да, вот увидишь, – Мария понизила голос. – Слушай, пойди к сеньоре Даниэле и скажи ей, что ты очень ее любишь и что она тебе нужна.
Хуан Антонио обнял жену:
– Я рядом с тобой, любимая! Я люблю тебя. Очень! Ты должна взять себя в руки. То, что произошло, очень печально. И не думай, я тоже переживаю, мне очень больно, но я не могу видеть то, что творится с тобой.
Даниэла, казалось, не слышала его и повторяла как в бреду:
– Мой мальчик! Моя кроха! Столько планов, столько надежд!
– Мы могли бы усыновить ребенка… – сказал Хуан Антонио.
– Нет, это не то, – Даниэла покачала головой. – Я не могу не думать о нашем сыне, понимаешь? Временами моя боль так велика, что я просто ничего не чувствую.
– Ты должна вернуться на работу в Дом моделей. Это тебя отвлечет.
– Я одинаково плохо буду чувствовать себя тут, дома, и там.
– Что ты намереваешься делать? Запереться в комнате и рыдать целыми днями?
– Ты меня не понимаешь, – вздохнула Даниэла.
– Ты мне нужна! И Монике тоже! Подумай о нас!
– Единственное, что я хочу, это умереть, Хуан Антонио. Неужели ты не понимаешь? Я – самая несчастная женщина на свете!
– Поплачь, дорогая! Отведи душу, – сдался Хуан Антонио и вышел из спальни, оставив жену одну.
Моника видела, как отец спустился со второго этажа, вышел из дома, сел в машину и уехал. Она решила, что настал удобный момент поговорить с Даниэлой, и поднялась к ней в спальню.
– Я могу побыть немного с тобой?
– Нет. Я никого не хочу видеть! А тебя тем более! – голос Даниэлы звучал непривычно резко. – Я знаю, ты рада тому, что произошло! Ты меня не любишь и никогда не любила.
– Нет, Даниэла, я тебя люблю, – возразила Моника.
– Ты, должно быть, счастлива, что у тебя больше нет братика, который бы все у тебя отобрал?
На глаза Моники от обиды навернулись слезы:
– Я любила моего братика, клянусь тебе! Раньше я тебе говорила неправду.
– Пожалуйста, оставь меня одну! – почти закричала Даниэла.
– Но я хочу побыть с тобой, прошу тебя!
– Нет! Считай, что я погибла в аварии. И отчасти так оно и есть, – и Даниэла выставила Монику за дверь.
Леопольдо вернулся домой темнее тучи.
– Ты больше не будешь ни с кем встречаться! – набросился он на Иренэ. – Ты хотела меня провести? Я все знаю, я заметил, как ты бросаешься к телефону. Ты разговариваешь с мужчиной!
– О Господи! Я разговариваю и вижусь только с Ракель. И то все реже, – оправдывалась Иренэ.
– Я не позволю, чтобы ты мне наставила рога! – Леопольдо стукнул тростью об пол.
– Тебя так волнует моя верность? – Иренэ скривила губы в усмешке. – Тогда зачем ты заставляешь меня танцевать перед твоими друзьями? Зачем позволяешь, чтобы эти слюнявые старики меня тискали?
– Это совсем другое дело! – Леопольдо был в бешенстве. – Больше ты не получишь от меня денег! Когда тебе что-нибудь понадобится, тебе придется это заслужить. Без моего разрешения ты больше из дома ни ногой!
– Но здесь не тюрьма…
– Ты будешь делать то, что я говорю! Если ты выйдешь, то больше не вернешься в этот дом!
– Ты не можешь запретить мне выходить. Я – твоя жена, и этот дом принадлежит и мне.
– Нет, голубушка, ошибаешься! Все, что здесь есть, – Леопольдо тыкал тростью, указывая на мебель, картины и ковры, – вот это, и это, и это тоже – все мое, включая и тебя! Открой свои глазки, моя куколка!
Прошло несколько дней. Даниэла почти не выходила из спальни, и все усилия как-то расшевелить ее, пробудить интерес к жизни оказывались тщетными. Даже Джина не могла поднять ей настроение. Джина влетела в спальню Даниэлы, изобразив на лице радость:
– Когда ты выйдешь на работу?
– Не знаю. Когда-нибудь…
– А почему бы тебе не принять ванну, привести себя в порядок и выйти прошвырнуться по улицам, а? Давай пойдем по магазинам, купим что-нибудь… Прошу тебя, дорогая, сделай над собой усилие. Мы все очень тебя любим и не можем позволить, чтобы ты вот так… погибала на наших глазах.
– Я ничего не хочу, Джина! Вместе с моим сыном похоронили и мою душу.
– Нет, Дани, ты здесь, с нами! Ты живешь. Ты должна взять себя в руки, ты же сильная! Твой Дом моделей надо расширять, он должен превратиться в солидную фирму. Мы будем вместе работать и бороться. Как всегда!
Даниэла закрыла лицо руками и произнесла сдавленным голосом:
– Я хочу остаться одна. Понимаешь? Одна!
– Пожалуйста, Даниэла, тебе нельзя быть одной. Я хочу тебе помочь!..
– Ты не виновата в том, что со мной происходит. Только уходи, прошу тебя!
– Тебе надо молиться, Дани. Помолись, чтобы Господь тебя вразумил.
– Уходи, умоляю тебя, уходи!
Джина растерянно смотрела на Даниэлу.
Хуан Антонио ушел с головой в работу. Он стал задерживаться в офисе по вечерам, чего с ним раньше не бывало. Как-то Мануэль даже упрекнул его в этом:
– Ты тоже неправ, что проводишь столько времени на работе.
– На работе я забываю о моих проблемах, о всем этом кошмаре, – сказал Хуан Антонио, откидываясь в кресле.
– Ты же нужен Даниэле. Тебе надо больше бывать с ней.
– Когда мы вместе, боль утраты чувствуется сильнее, – объяснил Хуан Антонио.
– А почему бы вам не уехать куда-нибудь? Путешествие могло бы вас отвлечь, – предложил Мануэль.
– Путешествие? – обрадовался Хуан Антонио. – А что, неплохая идея! Только не знаю, захочет ли Даниэла.
– Постарайся ее убедить! Вы могли бы поехать на недельку-другую в Европу или еще куда-нибудь, – сказал Мануэль, довольный, что хоть чем-то может помочь другу.
– Сегодня же предложу ей. Знаешь, даже Джина ничего не может с ней сделать. Она мне сегодня позвонила и сказала, что Даниэла буквально выгнала ее, – Хуан Антонио переложил бумаги на столе. – А поеду-ка я домой, к Даниэле!
– Она будет тебе благодарна.
– Она мне нужна, Мануэль. Смерть нашего сына задела меня гораздо глубже, чем ты думаешь и чем кажется со стороны.
– Да, я знаю, – отозвался Мануэль.
– А работа… Что ж? Это что-то вроде брони, за которую я хочу спрятаться.
Уходя, Хуан Антонио обернулся и крепко пожал руку Мануэлю.
Но Даниэла наотрез отказалась ехать.
– Я не хочу, – сказала она, уставившись в одну точку.
– Небольшое путешествие нам пришлось бы кстати.
– От перемены места ничего не изменится, я все время буду думать, о нашем малыше.
– А если мы забронируем места на «Норвее»? Там мы познакомились и полюбили друг друга. Давай, а?
– Не настаивай! – резко ответила Даниэла, но потом смягчилась: – Спасибо тебе, родной. Прости, но я не в настроении…
– Пойми, я только хочу, чтобы тебе было хорошо, – произнес Хуан Антонио умоляющим голосом.
– Мне никогда уже не будет хорошо!
– Что ты собираешься делать? Провести всю жизнь взаперти и в слезах?
– Очень может быть, – упрямо сказала Даниэла.
– Наш сын умер, Даниэла. И с этим надо смириться!
– Нет! – зарыдала Даниэла.
– Ты ничего не сможешь изменить ни слезами, ни затворничеством. Надо жить, как тяжело бы это ни было. Надо жить!
Расстроенная Джина вернулась домой. Она рассказала Фелипе о безуспешных попытках вытащить Даниэлу из четырех стен, куда она добровольно себя заключила.
– Знаешь, милая моя, я не хочу сказать, что всегда… но временами тебе не достает такта, – заметил Фелипе.
– Я только хотела поднять ей настроение, я ничего такого не сказала…
– Но если Даниэла не хочет выходить, а предпочитает сидеть дома… ну и оставь ее в покое!