– Вы же слышали, что сказал врач. С Даниэлой и малышом все в порядке. Многие дети рождаются семимесячными и ничего. Не надо падать духом. Они оба поправятся, и совсем скоро все будет нормально, – Сония успокаивающе дотронулась до плеча брата.
– Она больше не сможет… не сможет иметь детей, – хриплым шепотом сказал Хуан Антонио.
– Но у вас ведь теперь есть ребенок. А за это вы его будете любить еще сильнее, – обнадеживающе улыбнулась Сония.
– Сония, позвони, пожалуйста, домой Марии, а то они там, наверно, с ума сходят, – попросил Хуан Антонио.
– Слушай, надо спросить, можно ли увидеть ребенка. Наверно, он такой хорошенький! – предложила Джина. – Попросим, чтобы нас к нему пустили.
Донья Аманда сидела на кровати, опираясь на подушки, и сердито смотрела на внука:
– Что с тобой? Ты все время молчишь… Уставился в телевизор, но я же вижу, что ты не смотришь.
– Мне очень жаль сеньору Даниэлу. Я очень беспокоюсь за нее, – ответил Лало.
– Все обойдется. Твоя мама и Херардо поехали в больницу, – донья Аманда почувствовала укол ревности.
– Даниэла очень добрая и всегда так хорошо к нам относилась, – продолжал Лало. – Разве ты не расстроилась?
– Я? Она мне чужой человек. С какой стати я буду расстраиваться из-за посторонних?
Лало удивленно поднял брови:
– Она не посторонняя, она наш друг.
Мальчик задумался о чем-то, помолчал и вдруг спросил:
– Бабушка, ты совсем бесчувственная, да?
Аманда покачала головой и укоризненно посмотрела на Лало:
– Меня мало трогает то, что произошло с сеньорой Даниэлой, но меня очень обидело то, что сказал ты.
– Я сказал то, что думаю, – Лало упрямо сжал губы.
– Ты рассуждаешь совсем как взрослый, а тебе ведь всего десять лет.
– Я – мужчина и вижу, что происходит.
– Ты еще мал, чтобы читать мне нотации, – сказала Аманда. Она с удивлением рассматривала внука. Она так любила его в эту минуту. Все странно соединилось: чувство вины, досады, ревности и всепоглощающая нежность. И Аманда сказала то, что хотела сказать уже давно: – Подойти ко мне, Лало. Обними меня.
Лало послушно подошел к ней, прижался щекой и всхлипнул. Аманда погладила его по голове и заглянула прямо в глаза:
– Знаешь, мне очень не хватало тебя и твоего брата. Я так скучала без вас. Ты можешь мне не верить, но я очень вас люблю. Никогда бы не подумала, что со мной может такое твориться. Мне было очень одиноко без вас…
– А почему ты не хотела нас видеть? – спросил Лало, вытирая глаза.
– Потому что я упрямая и у меня тоже есть гордость, вот почему! В меня как будто бес вселился. Такой уж у меня характер!
– Ты бываешь такая… резкая. Мама очень расстраивается… и я тоже.
– Не надо обращать на меня внимания. Я постараюсь сдерживаться. Ничего не могу тебе обещать, но я попробую, договорились?
Лало согласно кивнул.
Дора сочувственно смотрела на заплаканное лицо Марии:
– Ну, ты немного успокоилась?
– Да. Слава Богу, сеньора Сония догадалась позвонить!.. – в первый раз за весь день улыбнулась Мария. – По крайней мере, мы уже знаем, что сеньора Даниэла чувствует себя неплохо… и ребенок тоже.
– Мы так переволновались за них! – воскликнула Дора.
– Я знала, что Бог нас не оставит… Слишком много несчастий обрушилось на наш дом, слишком много… смертей, – и Мария перекрестилась.
– Моника очень переживает? – спросила Дора.
– Она поняла, что привязалась к сеньоре Даниэле, и ее замучили угрызения совести, – вздохнула Мария. Она встала, подошла к плите и помешала булькающее содержимое кастрюльки.
– Когда сеньора Даниэла и маленький выйдут из больницы, отношения между ними наладятся, вот увидишь, – заверила Дора.
– Я ни минуты в этом не сомневаюсь, – ответила Мария.
Молоденькая стройная медицинская сестра в белом халате и накрахмаленной наколке провела Хуана Антонио, Сонию и Джину в отделение для недоношенных детей и показала на один из боксов:
– Вот он. Питание он получает внутривенно. Боксы здесь стерильные и температура поддерживается постоянная.
Хуан Антонио разглядывал крохотное существо, лежащее под плексиглазовым кислородным колпаком, и боялся поверить в то, что все обошлось.
– Это мой сын! Мой мальчик! Какой маленький!
– Он ведь недоношенный, Хуан Антонио, но он вырастет, – успокоила его Сония.
– А глаза у него, как у его мамы. Хорошо, что он похож на Даниэлу, а не на тебя, – определила Джина и нервно засмеялась. – По крайней мере, он будет красивым.
– Даниэла, наверно, захочет его увидеть, взять на руки, – Хуан Антонио запнулся, пытаясь справиться с охватившим его волнением.
– Вряд ли ей разрешат. Пока он должен находиться в этом отделении, – мягко сказала Сония.
– Какой славный! – восторгалась Джина. – Даниэла будет счастлива, когда его увидит!
– А когда я смогу увидеть жену? – спросил Хуан Антонио у медицинской сестры.
– Все в свое время. Я вам скажу, когда будет можно. Ее еще не перевели в палату, – улыбнулась та. – Идемте, я вас провожу обратно, в приемную.
Мария поднялась в комнату Моники, открыла дверь и увидела девочку, стоящую на коленях у распятия.
– Моника, – окликнула Мария девочку. – Звонила твоя тетя из больницы. Кажется, с сеньорой Даниэлой и твоим братиком все в порядке. У тебя теперь есть брат!
– Ты меня не обманываешь? – повернула к ней заплаканное лицо Моника. – А когда они выйдут из больницы?
– Должно быть, скоро. Знаешь, твой братик находится сейчас в таком специальном инкубаторе для маленьких детей. Из-за аварии он родился раньше времени.
Моника ничего не поняла из сбивчивого объяснения Марии. У нее еще не рассеялся туман в голове от долгого стояния на коленях.
– Я молилась святой деве… Я очень просила, чтобы она меня услышала, – усталым голосом произнесла Моника.
– И она услышала тебя, Моника! Она знает, как нужна тебе сеньора Даниэла.
– Да… А я смогу пойти к ней в больницу? Она, наверно, не захочет меня видеть, потому что я плохая, – в глазах Моники была мольба.
– Не говори глупости, Моника! Она очень обрадуется. Ты ей скажешь, что очень любишь ее и твоего братика и жалеешь, что вела себя дурно. Она тебя обязательно простит.
Мария ласково обняла девочку и погладила по волосам.
Даниэла приходила в себя после операции. Вокруг была темнота. Она слышала чей-то голос, но не разбирала слов. Сначала голос был монотонным и глухим. Даниэла не могла даже определить, принадлежит ли он мужчине или женщине. Потом голос стал отчетливее, пока, наконец, не перешел в однообразный ритмический писк, похожий на звук, издаваемый электронным будильником.
Даниэла открыла глаза и… не увидела ничего, кроме серебристо-серой мути. Потом вверху, слева, возникло светящееся призрачное пятно. Оно приковало к себе ее внимание, стало обретать более определенные контуры. Муть рассеивалась, и она увидела, как пятно превратилось в капельницу почти у нее над головой.
Даниэла перевела взгляд и разглядела источник звука: какой-то прибор со светящимся экраном, по которому пробегали зеленоватые зигзаги. Теперь Даниэла видела белые стены. Понемногу сознание возвращалось к ней, а вместе с ним ощущение беспокойства, которое охватывало ее все более властно. Она поняла, где находится. Конечно, в больнице. Над ней склонилось чье-то лицо. Она знает этого человека, но откуда? Ах, да! Это доктор Карранса. Даниэла попыталась ему улыбнуться, и тут почувствовала тупую боль внизу живота. Боль толчками распространялась по телу Даниэлы. Она застонала и опять закрыла глаза, но боль не унималась.
Теперь Даниэла вспомнила все: шоссе, грузовик, преследовавший ее машину, смеющееся лицо шофера, больше похожее на маску из фильмов ужасов, огромный трейлер, внезапно выросший прямо перед ней и полет в никуда…