Едва я прочитал его, как индикатор перестал мигать.
— Прямо как выключатели на стене, — усмехнулся я, припомнив сегодняшний сон.
Почему-то вспомнились семь смертных грехов: похоть, обжорство, жадность, лень, гнев, зависть и гордость. В моём сне они были отмечены красным цветом.
— Ещё один популярный список, наряду с пятью стадиями принятия, — вздохнул на это.
Интересно, а сколько ещё таких вот… «списков» я, возможно бессознательно, включил в собственный сон?
В следующий миг раздался тихий стук в дверь. Сразу подумал про Элис, ведь вряд ли кто-то ещё без веской причины стал беспокоить меня в достаточно поздний час. А если бы причина была, то стучали бы куда как громче. Элис же в курсе, что я дома и не сплю, плюс я уже успел её изучить, запомнив, как она предпочитает подавать о себе знать: её стук весьма… мягкий.
Взглянув в глазок, понимаю, что не ошибся. Женщина стояла в своей ярко-зелёной рубашке, в которой была во время наших посиделок. Мгновение я обманывал себя, полагая, что знаю, кто она такая. С философской точки зрения, имею в виду.
Даже если я не могу видеть её мысли, я достаточно успел узнать Элис, чтобы составить о ней довольно полное мнение. С какой-то стороны, я могу заявить, что знаю её.
Ха-ха-ха! Бред… похоже, у меня обострился ген любви. Любви через дверной глазок.
Элис наклонила голову, а потом развернулась, чтобы уйти.
Проклятье, я слишком задумался, рассматривая её, и забыл открыть чёртову дверь!
Тут же исправляю это, открыв и улыбнувшись.
— Привет, — достаточно глупо произнёс в её сторону.
— Привет-привет, давно не виделись, — хихикнула она, возвращаясь обратно.
— Уже успела соскучиться? — усмехнулся я.
— Почти, — зеркально улыбнулась она. — Просто узнала, что мама собирается на какое-то время забрать Ширли и Джорджа с собой, чтобы они снова не столкнулись со своим отцом.
В голове закрутились мысли: зачем Элис мне это рассказывает?
Прежде чем я сумел прийти хоть к каким-то адекватным мыслям, на лестнице послышался цокот каблуков, и мимо нас прошла Хэлен.
Элис поздоровалась, но та проигнорировала её. Может, всё ещё обижена из-за той старой истории с парковкой? Впрочем, Хэлен уже давно являлась ходячим отображением того, почему я так сильно ненавижу людей. Даже сейчас, формально ничего не сделав, она щёлкнула мой переключатель гнева.
***
В углу комнаты свалены дневники в чёрных обложках, которые доставали почти до середины стены. В подготовке к новому шкафу я вытащил их все (старый шкаф аккуратно разобрал и выбросил). Внутри них написаны тысячи вымышленных историй, которые страстно желали стать правдой.
И хоть эта комната — последнее пристанище каждой моей рукописной книги, всегда есть та, которая занимает место на тумбочке, рядом с кроватью, на которой я сплю. Тот самый дневник, где ещё есть чистые страницы, которые нужно заполнить, который ещё не готов присоединиться к остальным.
Помню, как в последний день посещения психотерапевта, к которому ходил по просьбе Мелиссы, доктор сказал мне, что я желаю воплотить все свои фантазии, которые приходят ко мне во снах.
— Скажите, — спросил я на это, — а знаете ли вы слово, которым обозначают убийство муравьёв?
Это должно было бы удивить его, но я не первый раз резко меняю тему, терапевт попросту привык.
— Нет, — односложно ответил он.
— «Формицид», — произнёс я. — Чем-то похоже на «геноцид». Скажите мне, доктор, для какой цели человечество придумало это слово? Имеется ли причина его существования? Может, подобное сделано просто в целях классификации? Предположим, кто-то, некий «Джон Доу», — делаю пальцами кавычки, — убивает муравьёв в своём подвале, — хмыкнул, — может, даже предварительно их похищает, или, напротив, выращивает с целью убийства. В таком случае мы можем классифицировать сие действо словом «формицид». Но почему? Не проще и понятнее ли будет сказать, что Джон Доу убивает муравьёв? Или человечество не считает этот процесс тривиальным? Придаёт ему смысл? А может, муравьи чем-то заслужили, чтобы их убийство обозвали отдельным словом?
— Весьма интересный вопрос, который вам нужно обсудить с каким-нибудь энтомологом, — улыбнулся доктор. — Потому что я, право, не знаю ответа на ваш вопрос.
В кабинете воцарилась тишина, которая, как предполагалось, действует терапевтически.
Какого чёрта я здесь делаю? — разбивала меня мысль в этот момент времени.
— И правда, — сказал я уже в своём времени, — нашёл что вспомнить. И что ты вообще хотел от него услышать в ответ на свой вопрос? Ему платят не за философские дебаты, а за конкретику.