— Знаешь, у меня есть одна история, — сказал Божий сын, когда мы вновь опустили поплавки в воду. — Однажды в «скорую» поступил звонок. Нашли мальчика, который умирал на улице. Он уже ни на что не реагировал, но всё ещё был жив. Врачи спасли его и привезли в больницу. Там они попытались найти его родителей, но всё было тщетно. Мальчика посчитали бродяжкой, но провели множество обследований в попытках исправить ситуацию с его здоровьем. Оказалась, что у него умирал мозг и с этим ничего нельзя было сделать… — Иисус вздохнул и замолчал на несколько секунд. — Однако всё остальное у него было на редкость здоровым. Тогда, после долгих размышлений и дебатов, общество решило, что его жизнь ничего не стоит. Они начали вырезать его органы и трансплантировать тем, кто ещё имел шанс на жизнь. Врачи забрали его почку. Потом часть печени. Немного костного мозга… Ребёнок стал ресурсом. Спасением для тех, кто в отчаянии.
Я серьёзно задумался над нравственностью такого поступка. С одной стороны, это определённо звучит как чертовски плохая идея, но вот с другой…
— Спустя некоторое время часть людей пришла в ярость от подобных действий. Они посчитали это неправильным. Решили, что доктора действуют как мясники. Люди начали угрожать больнице, устраивать митинги, мешать персоналу. Дошло до того, что во время одного из собраний произошёл неконтролируемый бунт. Люди ворвались в больницу, начали убивать медсестёр и врачей. В конце концов один из них убил мальчика, чтобы помешать другим использовать его «столь мерзким способом».
Иисус замолчал, а потом пристально посмотрел на меня.
— Возможно, было бы лучше, если бы никто и ни во что не вмешивался, — провозгласил он.
Я согласился. Ситуация вышла глупая и достаточно неприятная.
— Куда бы ты ни отправился, — добавил мой собеседник, — ты не должен забывать о том, кто ты на самом деле. Не становиться продуктом переработки окружающей среды, а самому оказывать влияние на место, где окажешься.
Услышав звук, я прекратил вслух зачитывать собственный сон и обернулся. В проходе, прямо в дверях, стояла женщина. Навскидку ей было порядка шестидесяти лет. Она удивлённо посмотрела на меня, а потом на Джима. Я же, в свою очередь, подобрался, выпрямляясь на стуле и убирая левую ногу с правой, которую закинул туда во время чтения.
— Извините, — пробормотала неизвестная, ещё раз покосившись на Джима. — Я зайду позже.
— Подождите, — поднялся я со стула. — Вы мать Джима? — кивнул на коматозника.
Женщина замялась, но потом кивнула.
— Он ждал вас, — постарался улыбнуться я, закрывая дневник. Сегодня я к нему более не вернусь. Скорее всего.
На самом деле я не знаю, ждал ли Джим её, но… сказать так казалось правильным. А «хорошие парни» должны поступать правильно, не так ли?
Уступив стул возле кровати Джима, я в кои-то веки вздохнул свободно. Кажется, моя работа позади. А я ведь… хе-хе, даже успел немного к ней привыкнуть! Нечто вроде короткой прогулки, которая проветривала голову. Теперь придётся искать новое место для подобного…
— Не уходите! — произнесла она, заметив, что я направился к выходу. — Я так долго не видела сына… Прошу, останьтесь.
Остаться? — удивился я. Однако заметив, что она говорит искренне, всё-таки кивнул.
Я подтянул ещё один стул, усевшись рядом с ней. Женщина сказала, что её зовут Мишель, я представился в ответ. Мы начали общаться и понемногу находить общие темы. Впрочем… все они ходили вокруг Джима. Я узнал, что он был геем, поэтому поссорился с отцом, Филиппом. Чего уж, старший родич отверг его, а отца невольно поддержала и мать.
Они были религиозными и не хотели марать репутацию таким позором.
— Спустя какое-то время я передумала, — заявила женщина, утирая глаза платком. — Но уже было поздно… К тому же… мой муж… он был упрям как ишак, не желая даже слышать о том, чтобы восстановить контакты.
По мере её речи я осознал, что именно в этом и крылся факт одиночества Джима. Он был удивительно замкнутый человек, который напоминал в этом меня. Вот только я сам выбрал свой путь, даже получая от него удовольствие. Джим же являлся таковым вынужденно.
Из-за ссоры с родителями и ощущения, что является не таким, как большинство, ощущения отторжения даже от самых близких родственников он закрылся в себе, не заводя никаких знакомств или отношений, а когда и говорил с кем-то, то врал. Да, я понял, что Джим врал мне, когда рассказывал, с какой знаменитостью решил бы переспать. Ведь он говорил про женщину!
Впрочем, этот факт не заставил меня думать о нём хуже, так как теперь я осознал причину.
Мишель решила навестить сына лишь потому, что Филипп не так давно скончался. Впрочем, она утверждала, что приехала бы вне зависимости от того, был бы жив её муж или нет.
— Я устала от того, что не могу видеть собственного сына! — заявила она.
Невольно я стал для неё отдушиной, ведь Мишель, как и больничный персонал ранее, посчитала, что я являюсь его близким другом. Я не стал отрицать этого, потому что уже и не верил, что Джим когда-либо очнётся. А значит, раз уж я вляпался в это дерьмо, то стоит с достоинством довести дело до конца.
Мы поболтали ещё какое-то время, а в заключение Мишель записала мне номер своего телефона и адрес.
— На случай, если нужно будет срочно что-то сообщить, — произнесла она, погладив Джима по голове.
Нет уж, теперь возись с сыном сама. Бумажка с информацией отправилась мне в карман с мыслью, что будет выброшена в ближайшую урну.
Однако в качестве ответной любезности мне ничего не оставалось, как сообщить свои контакты. Это казалось глупым, но я никогда не славился тем, что хорошо понимал людей.
По дороге домой я задумался о Джиме. Кто он такой? Говорят ли мне о чём-то его сексуальные предпочтения? В некоторых странах за гомосексуализм казнят. Это считается преступлением, серьёзным грехом, на уровне того же убийства. Но соразмерны ли эти грехи? Иногда бывает, что убийца может отсидеть свой срок в тюрьме, даже если особо жестоко убил нескольких человек. Гомосексуалист же может оказаться абсолютно безобидным и тихим человеком, однако никто не посмотрит на это.
Странная логика… Впрочем, когда один солдат убивает другого солдата, это не потому, что они знают или не знают друг друга. Это потому, что другой выглядит иначе. Говорит по-другому. Принадлежит к другой расе. Носит другую форму. Если кто-то убьёт Джима по причине его ориентации, то этот человек определённо будет считать, что поступает так только из-за того, что знает, кто такой Джим на самом деле. Однако сексуальные предпочтения человека ничего не говорят нам о том, кто он в действительности такой. Знание об ориентации столь же бесполезно, как знание о чужой внешности или о любимом футбольном клубе.
Я задумался о том, сколь неправильно иметь ориентацию, отличную от большинства. В каком-то смысле её и правда можно назвать отклонением от нормы. Но не так, как если рассуждать о правилах математики и сказать, что один плюс один равно трём. Нет, правила науки неоспоримы, об этом нет смысла даже говорить. Здесь неправильность скорее моральная. Такая же зыбкая, как библейское правило «Не убий».
То есть несмотря на то, что убийство общественно порицается, оно регулярно происходит повсюду. И в некоторых случаях его осуждают, а в некоторых восхваляют. Когда солдат убивает других на войне, то он герой. Если же кто-то убивает людей в мирное время, то он маньяк.
Так и гомосексуализм. Он повсюду, но точно так же общественно порицается. Хорошо ли это? Правильно ли?
Я не уверен, что могу дать однозначный ответ на этот вопрос. Однако знаю то, что принятие за норму гомосексуализма открывает двери терпимости по отношению к инцесту, зоофилии, педофилии и многих других образов жизни, которые человечеству ещё только предстоит осознать. Нужно ли нам связываться с подобным? Нужно ли творить столь «открытое» общество или иногда запрет действительно необходим, чтобы мир не скатился во всеобщий хаос?