Полноценно пришёл в себя, когда застыл напротив своей коллекции дневников. В руках был зажат тот, с которым я ходил к Джиму. Поставил его на место, в середине третьей полки.
— Настоящий сборник сочинений! — с долей бравады воскликнул я. — Психологическое наращивание художественной литературы!
Это болезнь. Мне нужно знать, что где-то в мире есть лучшая жизнь, чем эта.
Наверное, найдутся люди, которые тоже записывают свои сны, как и я. Уверен, в этом нет ничего необычного, но увлечение, которое я возвёл в степень, из привычки превратилось в образ жизни. «Одержимость и зависимость». Это слова терапевта, к которому мне посоветовала обратиться Мелисса, прежде чем мы расстались.
«Я сделал что мог!» — последние слова умирающего писателя, ха-ха-ха!
Сегодня, в отличие от вчерашнего дня, мне снился сон. Я находился в квартире очень высокого здания. Стоял на балконе с видом на весь город. Рассматривал людей внизу, и создавалось ощущение, что наблюдал за муравьями. Мимо пролетел самолёт, к которому был прикреплён рекламный баннер: «Добро пожаловать в город ангелов!»
— Лос-Анджелес, — прокомментировал я.
Вернувшись в квартиру, замечаю на кровати дробовик, к которому и подхожу.
Точно так же, как у большинства людей есть доминирующая рука и нога, имеется и доминирующий глаз. В библии сказано: если правая рука заставляет тебя грешить — отсеки её. А если грешить заставляет глаз? Легко! Выколи его.
Сейчас у меня при виде дробовика возникло искушение, к которому подталкивало собственное зрение. Нужно ли?..
— Что мне стоит отсечь и выколоть, если вся моя жизнь — сплошное искушение чистого зла? — озвучиваю собственные мысли, а потом сажусь на кровать. Руки, едва ли не против воли, обхватывают дробовик, поднеся его дулом к подбородку.
Я понимаю, что это нужно сделать. Пора закончить с тем, что происходит вокруг. Быстро, резко…
И всё же правая ладонь, пальцы которой удерживают спусковой крючок, начинает дрожать. Я боюсь? Просто сделай это! Убей себя!
Рука начинает дрожать ещё сильнее, но всё-таки слушается, отчего дробовик медленно поднимается и занимает более опасное положение.
— Нажми на курок, — говорю сам себе. — Сделай это.
Внезапно я замечаю лицо своей матери, которое промелькнуло перед глазами, отчего сон переходит в осознанный. Я понимаю, что сплю, отчего ослабляю хватку рук, ведь добровольно никогда не дойду до того, чтобы лишить жизни самого себя.
Вот только даже этого оказывается достаточно, чтобы дробовик выскользнул и выстрелил под странным углом, после чего зрение исчезло. Вообще все чувства пропали! Осталась только темнота и тишина.
Зачастую после пробуждения мы можем помнить более одного сна, как если бы в нём было две или более части. Иногда эти сны связаны перерывом, иногда перетекают из одного в другой. Сейчас у меня была чёрная тишина. И всё-таки… спустя какое-то время я обнаружил, что по-прежнему жив. Словно вижу продолжение сна, но… другое?
Я лежал на холодном полу больничного корпуса с отсутствующей челюстью. Мне очень больно! Но при этом я не могу кричать, потому что у меня нет рта. Отчего-то сон был построен таким образом, что это прекрасно сочеталось друг с другом. Раз нет нижней части лица, то нет и места, откуда я мог издавать звуки!
Боль набирает обороты и вскоре становится невыносимой. В момент, когда я уже готовился к адской агонии или смерти, умудрился заметить поблизости тот самый дробовик. Я подполз к нему и прижал его дуло к кровоточащей плоти и костям, нажав спусковой крючок в попытке закончить неудачное самоубийство и найти спасение от мучащей боли.
Ничего не произошло. Он не выстрелил. Я не мог умереть.
Аха-ха-ха! Я не мог умереть! Впрочем, я сомневаюсь, что в нашем мире вообще можно по-настоящему умереть. Если тело умирает, то остаётся душа, которая покидает его и начинает свой новый путь. Небеса, ад, перерождение или тысячи других вариантов.
И всё же кое-что изменилось. Несмотря на то, что я не умер, боль прошла. Кажется, второй выстрел, пусть он и не случился, каким-то образом повлиял на меня. Проблема крылась в том, что я по-прежнему ощущал последствия первого выстрела и истекал кровью, стоя на ледяном полу.
В голову пришла мысль попробовать остановить кровотечение, и я побежал искать бинт. По дороге из меня хлестала кровища и даже падали кусочки плоти. Прямо на пол, делая его скользким и грязным.
Обойдя несколько пустых помещений с тусклым освещением, нашёл бинты и обмотал ими всё лицо. Я стремился скрыть своё уродство, собственную пустоту. Стоило сделать это, как всё прекратилось. Я снова стоял посреди холодной комнаты, наблюдая, как понемногу возвращается чёрная тишина.
В следующей сцене, когда я снова обрёл способность видеть, то осознал себя сидящим в машине. На улице стояла ночь, а я смотрел через лобовое стекло и наблюдал за двумя людьми, стоящими на пустой стороне улицы, напротив меня. Они явно спорили друг с другом и активно при этом жестикулировали.
«Я ещё жив?» — пронзила меня глупая мысль.
Особенность бытия «мыслителем», эдакой… «просветлённой личностью», заключается в том, что либо в процессе обретения этих качеств вы на самом деле достигаете этого, либо же мудрость, которую вы ищите, приводит к психическому срыву.
Мне хотелось верить, что причина, почему общество (или даже собственные родители) не одобряют тех, кто не хочет к нему приспосабливаться, состоит в том, что путь изоляции приводит к тому, что такой человек начинает отличаться от других. А отличие в нашем мире приводит лишь к смерти. Как «неправильная» ориентация, «неправильные» религиозные и политические взгляды и многое-многое другое. Только посмей сказать, что тебе не нравится то, что нравится большинству, — получишь удар от всего общества. Такой удар, после которого рискуешь уже никогда не подняться.
Изоляция — единственный путь одиночек. Зато она заставляет человека думать, отчего он начинает осознавать окружающий мир. По-настоящему осознавать.
Полученное осознание — обретение истины — будет ошеломляющим. Неожиданным, ломающим некоторых чуть ли не об колено. Но только таким образом можно действительно открыть свой разум. Снять барьеры. Стать думающим, а не наблюдающим. И пусть найдутся те, которые не смогут принять истину, — даже они поймут, что их путь оказался неверен. Это понимание рано или поздно позволит им найти правильную дорогу. Лишь тогда они осознают, отчего так много людей предпочитает приспосабливаться к обществу и придерживаться его стандартов.
Я размышлял об этом, сидя в машине и одновременно наблюдая за двумя спорящими людьми. Фигура одного мужчины была в тени, словно бы скрытая завесой мрака. Другая же стояла в ярком свете фонаря. Их спор явно набирал обороты. Внезапно для меня «тёмная» фигура вытащила пистолет, направив на «светлую».
Это заставило меня собраться и тут же оглядеться в поисках своего дробовика. Но в машине его не оказалось. Стоило лишь мне снова поднять взгляд, как стало ясно, что спор вот-вот обернётся кровопролитием. Дело легко может дойти до убийства. Я должен помешать этому.
Выскочив из машины, быстрым шагом направляюсь к ним, надеясь, что сумею уладить ситуацию.
Страх — вот что мешает многим из нас жить так, как хочется. Но вот вопрос: как будет вести себя человек, осознав, что страх более не является препятствием на его пути? Что станет с его истинным «Я»? Ранее страх удержал бы меня от того, чтобы подойти к этим людям. Я бы боялся лишиться жизни, ведь один из них точно был вооружён и достаточно опасен. Однако прямо сейчас я чётко осознавал: никто из нас никогда не умрёт по-настоящему. Оттого у меня не было этого самого страха. Я уверенно подошёл к мужчине, который угрожал пистолетом, и пристально на него посмотрел. Хотел заговорить, но почему-то не смог.
— Чего ты хочешь? — спрашивает он, глядя на меня. — Мы с приятелем сами разрешим свой спор, на своих собственных условиях.
Я продолжаю смотреть на него и изо всех сил пытаюсь произнести любые слова, которые могу, но по-прежнему ничего не могу из себя выдавить.