Хирацука вдруг хлопнула себя по лбу, словно что-то вспомнив.
— Кстати. Попытаешься сбежать — засчитаю поражение в соревновании с Юкиноситой. Возражения не принимаются. Плюс к тому даже не думай тогда, что сможешь закончить школу.
Никак не вырваться. И думать нечего. Хирацука тащила меня за руку, громко цокая каблуками по полу. При прочих обстоятельствах можно было бы представить, что переодетая учительницей хозяйка косплей-кафе ведёт меня в своё заведение.
Но кое-что этому мешает. Во-первых, я ей ничего не плачу. Во-вторых, она меня не за руку ведёт, а за локоть тащит. А в-третьих, мне это совсем не нравится и не возбуждает. Ну, если не считать того момента, что мой локоть касается её груди.
И единственное место, куда она может сейчас меня тащить — это комната клуба.
— Знаете, не надо меня тащить, не собираюсь я никуда бежать. Я и сам могу дойти. Ну, я всегда всё сам делаю. А то, когда меня тащат, я нервничаю.
— Ты меня обижаешь. Вместе дойдём. — Учительница слегка вздохнула и улыбнулась. Эта улыбка так контрастировала с её вечно нахмурёнными на меня бровями, что мне стало страшно. — Если я позволю тебе сбежать, я сильно расстроюсь. Так что, чтобы этого не случилось, я тебя доведу.
— Это не оправдание!
— Видишь ли, мне и самой это надоело, но я тащу тебя, чтобы помочь тебе исправиться. Можешь считать это прекрасными узами любви между учителем и учеником.
— Это любовь? Да в гробу я такую любовь видал.
— Ну, это лишь доказывает, что ты и в самом деле испорчен, так ведь?.. Так что все артерии перекручены? Собираешься строить Мавзолей Святого Креста?19
Да ты и впрямь без ума от манги…
— Будь ты помягче, был бы гораздо симпатичнее. Как можно жить с таким перекрученным взглядом на мир?
— Мир отнюдь не полон света и любви. Если бы в обществе господствовало мнение, что надо всегда быть счастливым, Голливуд не снимал бы трагические фильмы, правда? Кто-то находит радость и в трагедиях.
— До чего ж типичное для тебя высказывание. Цинизм, конечно, не редкость в юношеском возрасте, но у тебя это уже болезнь. Болезнь одиннадцатого класса, конибьё.20
Хирацука широко улыбнулась, заявляя о моём «нездоровье».
— Эй, а не слишком ли грубо меня больным обзывать? И что это ещё за «конибьё»?
— Тебе манга и аниме нравятся? — сменила она тему, не обращая внимания на мой вопрос.
— Ну, не буду утверждать, что не нравятся.
— И почему они тебе нравятся?
— Ну, потому что… это образец японской культуры. А также часть массовой культуры, признанная гордость Японии. Разве не было бы странно это отрицать? А учитывая увеличение внутреннего рынка, нельзя и экономику игнорировать.
— Понятно. А что насчёт литературы? Кейго Хигасино, Коутару Исака и им подобные?
— Я их читал. Но честно говоря, мне нравятся книги, что они написали до того, как стали популярными.
— А какие серии ранобе тебе нравятся?
— Гагага… и Коданса Бокс. Хотя не знаю, можно ли считать что публикации Коданса Бокс — это ранобе. А почему вы спрашиваете?
— Видишь ли… Ты в полной мере оправдал мои ожидания. И не в хорошем смысле. Великолепный образец конибьё.
— Да что это за конибьё такое?
— Конибьё — это просто конибьё. Такое состояние ума, встречающееся у старшеклассников. Они думают, что быть циничным — это круто. И выражают популярную в интернете точку зрения «будешь работать — проиграешь системе». Говоря о популярных писателях и мангака, они заявляют «мне нравятся книги, что они написали до того, как стали популярными». Они смеются над популярными вещами и хвалят неизвестные. И в довершение всего высмеивают отаку, хотя сами такие же. Делают вид, что всё понимают, но демонстрируют извращённую логику. Отвратительные типы, как правило.
— Отвратительные… Блин! Настолько всё в точку, что и возразить нечего!
— Нет, на самом деле я тебя не ругаю. Ученики в наше время весьма умны и принимают реальность без особых проблем. Я отнюдь не смеюсь над тобой. Я разговариваю с тобой как с взрослым, и мне кажется, что это правильно.
— Ученики в наше время, да? — Я невольно усмехнулся. До чего ж избитая фраза. Раздосадованный, я думал, чем ответить. Но заметив, что учительница смотрит прямо мне в глаза, лишь пожал плечами.
— Кажется, ты собирался что-то сказать. Наверно, что-то характерное для конибьё.
— …Да ну.
— Не пойми неправильно, но я похвалила тебя на полном серьёзе. Мне нравятся люди, отстаивающие свои идеи. Пусть даже такие испорченные.
Слово «нравятся» меня просто ошарашило. И я начал пытаться подыскать слова, которыми можно ответить на столь непривычное заявление.
— И что ты, будучи таким испорченным, думаешь об Юкино Юкиносите?
— Стерва, — мгновенно отреагировал я. Чтоб она о стену убилась.
— Понятно, — грустно улыбнулась Хирацука. — Хотя она на редкость прекрасная ученица. Ну, те, кому многое дано, порой от этого и страдают. Но вообще-то, она очень добрая.
Это с какой стороны? Я недоумённо помотал головой.
— Наверно, это тоже своего рода «болезнь». Она добрая и порой искренняя. Но общество ни добрым, ни искренним не назовёшь. Наверняка ей приходится непросто.
— О её доброте и искренности не будем, а насчёт остального, думаю, большинство с вами согласится, — отреагировал я. Хирацука посмотрела на меня с видом «я так и думала».
— Что и следовало ожидать — вы полные противоположности. Меня беспокоит то, что у вас обоих вряд ли получится хорошо вписаться в общество. Потому-то я и решила свести вас вместе.
— Как в медицинский изолятор, да?
— Пожалуй. Люблю наблюдать за такими, как вы. Это весело. А может, просто хочу, чтобы вы сошлись поближе. — Она весело расхохоталась.
И как обычно взяла меня на приём рестлинга. Тоже, наверно, из манги набралась. Мои локти противно хрустнули, упёршись в её грудь неслабых размеров.
…Блин. И не вырваться, как обычно. Раздражает, хотя давно пора было привыкнуть.
Да и уже, собственно.
Мелькнула мысль, что тут с полным правом можно говорить не «грудь», а «груди».
Когда мы дошли до спецкорпуса, учительница меня отпустила. Наверно, перестала бояться, что я убегу. Но всё равно постоянно поглядывала в мою сторону. И отнюдь не с сочувствием или нежеланием расставаться. Нет, с недвусмысленным намёком «Ты же понимаешь, что с тобой будет, если сбежишь?».
Я криво усмехнулся, спускаясь в коридор.
Мёртвая тишина и холодный, бросающий в дрожь, воздух.
По идее тут должны быть и другие клубы, но никаких признаков их присутствия я не видел. Никакого шума. То ли из-за того, что это отдельное здание, то ли из-за неё. Из-за воздействия холодной ауры Юкины Юкиноситы.
Я взялся за ручку двери. Открывать её, честно говоря, не хотелось, но и мысль о побеге мне претила. Главное — не позволять, чтобы её слова меня задевали. И не думать, что мы с ней в одной комнате наедине. Нет, мы здесь каждый сам по себе.
А если никаких отношений между нами нет, то я и не должен чувствовать неловкость или неудобство.
Итак: первый способ не пугаться остаться с ней наедине — «если видишь незнакомца, думай о нём как о незнакомце». Кстати, других способов нет.
Смущение — это результат грызущих мозги мыслей типа «а если я ничего не скажу…» или «а если я не попытаюсь с ней поладить…» Всё равно, что сидеть с кем-то рядом в поезде и думать «Чёрт! Мы же наедине! Это так смущает!».
Если я об этом не забуду, я со всем справлюсь. Хорошо бы она просто молча сидела и читала.
Я открыл дверь. Юкиносита сидела в той же позе, что и вчера, и читала книгу.
— …
Хорошо, войти вошёл, а что сказать-то? В итоге просто кивнул и прошёл мимо.
20
Буквально «болезнь второго класса старшей школы», когда ученики становятся сверхзастенчивыми