Впрочем, говорят же, что для посторонних ситуация часто более понятна. Возможно, это действительно так, особенно если учесть, что этот посторонний – Эбина Хина. Однако я не решился уточнить интересующий меня момент напрямую, поэтому нацепил маску безразличия и, нажимая что-то на фотоаппарате, задал вопрос:
– И… это все так понимают?
– Хаято-кун – конечно. Тобеччи… ну, ты его знаешь, а остальным особо это не интересно. Вот Юмико… давай про неё не будем.
– Э? Да ну, какой ужас! – я совсем забыл держать маску и повернулся к Эбине-сан. Она многозначительно усмехнулась и посмотрела на меня, не поворачивая головы.
– Я не знаю, почему так вышло, и не мне здесь что-то говорить, но ведь есть методы попроще?
Я не смог сдержать кривую ухмылку.
Уверен, можно было бы решить вопрос всего парой слов, которых достаточно, чтобы всё описать. Но я не могу себе позволить такой простоты.
– Простой способ – самый сложный. Это было самым простым для меня, – сказал я, и Эбина-сан повернулась в мою сторону, внимательно на меня посмотрев.
– Хм, какая гадость, – ответила она безучастным тоном, и я опустил плечи. Хотя я и сам понимаю, что я противен, поэтому не стал с ней спорить.
– А-ага…
Но у Эбины-сан не было той ненависти, которая предполагалась бы в этих словах, и она мне слегка улыбнулась.
– Ну, я в целом тебя понимаю. Это пессимизм такой? Мне даже нравится.
Я ей кивнул в ответ и повернулся к закатному солнцу.
Наверно, в ней есть нечто схожее с нами, в части наклеивания на себя паршивого ярлыка, используемого как оправдание. Поэтому мы можем в некоторой мере друг друга понять. Ну да, следуя логике Эбины-сан, это можно назвать пессимизмом. Это не правильный ответ, но и не особо далёкий от правды. Но благодаря этой небольшой разнице я теперь уверен, что я и Эбина Хина – разные люди. Мы понимаем друг друга, но выводы у нас разные. В какой-то мере можно сказать, что такое же расстояние и между мной и Хаямой Хаято: пусть и похоже, и близко, но всё же выводы разные. Думаю, я приобретал уверенность в этом весь год. Скорее всего, как и она.
Я не стал поправлять Эбину-сан, а просто замолчал. Какой смысл поправлять слова аж сейчас?
Чей-то весёлый голос раздался из-за шума волн.
– Эбина, фоткай!
– Давай с нами! – Юигахама и Миура широко машут руками, зовя Эбину-сан к себе. Их лица слегка покраснели, видимо, потому что они бегали всё это время, но я бы не сказал по ним, что им холодно, скорее наоборот – жарко.
– Иду! – сказала Эбина-сан, глянула на меня и на камеру в руках, убрала распущенные волосы с плеч за уши и улыбнулась, мол, дерзай. Я же посмотрел, как она убегает, и приготовился снимать.
Следующим утром после съёмок погода была, как и раньше, ясная. Солнце поднимается уже выше, прожигая меня лучами, которые попадают сквозь щель в шторах.
Десять дней до выпуска, третье марта, суббота. И к тому же день рождения мировой сестрёнки Хикигая Комачи. И несмотря на это, у меня весь день оказался распланирован до самого вечера. Обычно я бы выделил деньги на хороший подарок и устроил пир на весь мир, но из-за поддельного прома, которым я занимался последние несколько дней, мне приходилось всё это откладывать на потом. Как же я ненавижу работу! Ненависть словно вырывается из меня, однако, раз уж заняться работой решил не кто иной, как я сам, я эту ненависть проглотил, обратив на самого себя. А затем повернулся на кровати. Не того я виню, не того… Поскольку я этим занимаюсь по своей воле, то и адресовать все жалобы и ропот, и рыдать приходится перед самим собой. Одна из негативных черт самозанятых людей. Я потряс серым от постоянной усталости лицом и направился в сторону ванной. Несмотря на потепление на улице, вода в ванной была всё так же ледяной, так что благодаря ей я смог нормально открыть глаза.
Я бросил взгляд на часы – там стрелки уже перевалили за девять часов утра. Если не потороплюсь – опоздаю на встречу.
Я бегом вернулся наверх в свою комнату, взял валяющуюся форму и быстрым шагом спустился назад. Перед тем, как покинуть дом, я заскочил в комнату с телевизором, посмотрел на расслабленно сидящую под котацу Комачи, которая смотрела телевизор.
Родители, похоже, всё ещё спят, а в этой комнате были только Комачи и сопящий Камакура.
– Я ухожу, – сказал я с плащом на плечах.
– Ага. Счастливо, – махнула рукой Комачи, даже не смотря в мою сторону, а Камакура шлёпнул хвостом о пол.
Всё точно так же, как и в любой другой выходной. Хоть у Комачи сегодня день рождения, не похоже, что она особо радуется. А вот я эмоциями переполнен! Настолько переполнен, что моими эмоциями впору разжигать костёр! Хотя это немного не нормально!