Она дрыхла, вызывающе обнажив живот.
Белая кожа поднималась и опускалась в такт её похрапыванию. Пупок мило подрагивал. Комачи что-то тихо промычала и пошевелилась, и я увидел, что она лежит в моей футболке. До того я этого не замечал, потому что она свернулась в клубок. Но почему в одном белье? Так же и простудиться недолго.
Я прикрыл её оказавшимся под рукой большим полотенцем. Комачи что-то пробормотала сквозь сон. Чайник тем временем дозрел, засвистел и щёлкнул выключателем, сообщая, что готов. Я сыпанул в кружку растворимого кофе и залил кипятком.
По комнате поплыл кофейный аромат. Я от души плеснул в кофе молока, добавил сахар и как следует размешал. Наконец-то мой любимый сладкий кофе готов. Источающий сладкий кофейный запах, смешивающийся с изумительным ароматом молока. Это будет просто здорово.
Унюхавшая запах Комачи для начала потянулась.
Затем поднялась, пару секунд молча глядя на меня. Секунды три, по-прежнему без единого слова, одёргивала футболку. И всё в той же тишине секунд пять широко раскрытыми глазами пялилась на часы. Всего ей потребовалось секунд десять, чтобы осознать, что к чему.
А потом она глубоко вздохнула и заорала во весь голос.
— Блин! Проспала! Хотела вздремнуть часок, а дрыхла пять!
— А, вот как. Значит, ты завалилась, как только домой пришла.
— Дурак! Я сначала душ приняла!
— Елки-палки, чего ты так злишься?
— Почему ты меня не разбудил?
Комачи почему-то сильно разозлилась на меня. Мне показалось, что для неё «я проспала» означает «я свинья».
— Да наплевать, но ради бога, натяни наконец какие-нибудь штаны. И кто дал тебе разрешение хватать мои шмотки?
— Хм? А, это. Замечательная ночнушка. Разве нет?
Она оттянула перед футболки.
Не тяни так, я же твой лифчик вижу. И не крутись — трусами сверкаешь.
— …Ладно, не буду больше брать, нытик.
— О, спасибо. Тогда подарю тебе какое-нибудь бельишко.
— Вау, премного благодарна!
Я отхлебнул кофе, мысленно клянясь в самом деле презентовать ей какую-нибудь старую тряпку. Комачи закатала рукава моей футболки, превратившейся в пижаму, и потопала на кухню разогревать молоко в микроволновке.
— Кстати, а что ты не спишь в этот час?
— К экзаменам готовлюсь. Решил передохнуть, вот и спустился.
Комачи удивлённо охнула. — А у меня никаких перерывов, знаешь ли. — И добавила после паузы, — Братик, клянусь, ты такой деловой, когда трудишься.
— Слушай, «деловой» не значит «работающий». Твой английский — отстой.
— Ни в коем разе, братик. Английский — это моя сильная сторона. Я просто гений. Я УМНИШЬКА.
Заявила она, демонстрируя отнюдь не гениальные способности. Такого слова не существует, дура.
Микроволновка звякнула. Комачи взяла кружку с молоком обеими руками, подула на него, остужая, и двинулась ко мне.
— Пожалуй, я тоже позанимаюсь.
— Да ради бога. Тогда я пошёл дальше учить. Ты тоже не ленись.
Я одним глотком прикончил кофе и поднялся. Но Комачи дёрнула меня сзади за рубашку и квакнула как лягушка-вол. Я повернулся и увидел, что она широко мне улыбается.
— Ты сказал «ты тоже», так? Разве это обычно не значит «давай позанимаемся вместе»? У тебя проблемы с японским?
— Это у тебя проблемы с японским…
Ну, не страшно и поглупеть на какое-то время, поглядев, как моя недалёкая сестрёнка занимается, подумал я.
И начались наши совместные ночные занятия.
Мы сбегали в свои комнаты, притащили учебники и тетради и разложили их на столе в гостиной. Я решил сконцентрироваться на японской истории и углубился в группу вопросов по Ямакаве, листая учебник и делая выписки.
На стороне же Комачи лежал учебник английского для средней школы. Как будто он мог помочь с её отвратительным владением языком.
Мы прилежно трудились, не говоря ни слова. Я отвечал на вопросы и записывал обширные примечания в тех местах, где ошибался. Снова и снова. И когда наконец закончил список вопросов к экзамену, обнаружил, что Комачи смотрит на меня отсутствующим взглядом.
— …Чего?
— А? А, я просто подумала, что ты такой пуританин, братик.
— Смотришь на меня свысока? На трёпку нарываешься? Все волосы повыдергаю!
Но Комачи лишь рассмеялась.
— Ты только так говоришь, братик, но ни за что меня не ударишь.
— Чего? Тебе только кажется. Просто, ударь я тебя, мне от родителей достанется. Вот и всё. Не мни о себе лишнего.
— Хе-хе-хе. Покраснел, покраснел, — пропела она, демонстрируя «знак мира».
— З-заткнись…
Хорошо, что я не преминул щёлкнуть её по лбу. Точнее, я запустил ей в голову резинкой, включая процесс саморазрушения. Честно говоря, силу я не сдерживал.
— Ой!
Потирая след от резинки, Комачи посмотрела на меня со слезами на глазах.
— Хмф… А я-то хвалила тебя, что ты такой хороший ученик…
— Потому что чушь всякую несёшь. Берись уже за учёбу, чёрт тебя побери.
— Вот потому-то ты и пуританин. О боже, какие же разные бывают братья и сёстры. У меня есть друг, который ходит в ту же подготовительную школу, что и я. Так у него старшая сестра вконец распустилась, совсем ночевать домой не приходит.
— Угу…
Кажется, Комачи окончательно потеряла всякое желание учиться, уже успев захлопнуть свой учебник. И теперь мы по уши увязли в пустом трёпе.
Мудро игнорируя её болтовню, я продолжал повторять историю. Шесть-четыре-пять, реформы Тайка — Шестьсот сорок пятый год.
— Но знаешь, его сестра ходит в школу Соубу и раньше была примерной ученицей. Интересно, что могло с ней случиться.
— Вот как.
Слова Комачи в одно ухо влетали, из другого вылетали. Шесть-девять-четыре, Фудживара стала столицей в шестьсот девяносто четвёртом. Или семьсот девяносто четвёртом? Нет, это Хейан.
Меня уже клонило в сон. Люди с сильной волей могут противостоять препаратам. Иначе говоря, сколько бы кофеина я в себя ни влил, желание спать возьмёт верх.
— Но знаешь, это его семья, так что я действительно ничего не могу сказать. Мы в последнее время сблизились, и он откровенен со мной, но тут я не в силах что-то сделать. Да, его зовут Тайши Кавасаки, и он начал ходить в мою подготовительную школу в апреле.
— Комачи…
Ручка выпала из моих рук и с клацаньем покатилась по столу. Всю усталость как рукой сняло.
— Что у тебя за отношения с этим Тайши? Что значит «сблизились»?
— Ой, ты так страшно смотришь, братик…
Кажется, я серьёзно на неё посмотрел. Комачи даже немного испугалась. Но это же моя глупая сестрёнка. Если она не будет следить за собой, с ней бог знает что может случиться. Естественно, я, как член семьи, беспокоюсь. И если она спутается с каким-то парнем, ничего хорошего ей это не сулит.
Брат не может терпеть подобного.
— Хм. Если что-то тебя беспокоит, расскажи мне. Я уже говорил, но то, чем я занимаюсь в клубе помощников — и чем до сих пор не занимался, кстати — может быть, поможет тебе. Наверно.
Комачи надула щёки и улыбнулась.
— Братик, ты в самом деле такой пуританин!
Настало утро. Расчирикались воробьи. Так это была так называемая «перемотка на завтра», которую так любят писатели.
Я открыл глаза и удивлённо поморгал. Незнакомый потолок. А, выходит, я в гостиной. Похоже, учился-учился и заснул. Последнее, что помню — допрос Комачи насчёт её отношений с мальчиком.
— Эй, Комачи. Утро уже.
И тут я сообразил, что сестры нигде не видно. Пару секунд осматривался в её поисках, потом посмотрел в окно. Солнце стояло уже высоко. Секунды за три я это осознал. У меня засосало под ложечкой, я покрылся холодным потом и посмотрел на часы. Они показывали девять утра. Я отвёл взгляд, потом посмотрел снова. По-прежнему девять утра. На всё про всё ушло пять секунд.