— Т-ты вспомнил, Хикки? — Юигахама смотрела на меня широко раскрывшимися глазами.
— Нет, не вспомнил, честно говоря. Просто ты как-то приходила к нам домой благодарить. Комачи мне об этом рассказала.
— Да, верно… Комачи рассказала… — Она хмыкнула и слабо улыбнулась. И чуть опустила голову.
— Извини, похоже, ты так стараешься из-за меня. Не надо больше так за меня переживать. Я всегда был одиночкой, и авария тут совершенно не при чём. Не надо чувствовать себя виноватой или обязанной. — Я немного помолчал. — Если ты добра ко мне из-за беспокойства за мои чувства, перестань.
В этот момент я остро ощутил, насколько был груб. Я практически швырнул в неё эти слова. Не понимаю, почему. Не было же ничего, чтобы так злиться.
Я почесал голову, стараясь скрыть раздражение. Это было отчаянное хватание за соломинку. Снова наступила тишина, от которой мне было не по себе.
Впервые тишина оказалась для меня невыносима.
— Ну, это, ум-м…
Мы пытались найти слова, которые должны были произнести, но тщетно. Наши слова клацнули друг о друга, и Юигахама засмеялась фальшиво бодрым смехом.
— Ну, понимаешь, как бы это сказать… Это на самом деле не так. Понимаешь? — Она опустила взгляд, лицо её исказилось болью. — Я имею в виду, на самом деле это не так…
Я больше не видел выражения её лица, потому что Юигахама опустила голову. Продолжая бормотать слабым, дрожащим голосом.
— Это не… не так… совсем не так…
Юигахама всегда была славной девочкой и, наверно, будет такой всю жизнь. Если реальность — жестокая госпожа, то ложь — добрая.
А значит, доброта — это ложь.
— Ум-м, ну, понимаешь… — Начала Юигахама.
Она вскинула голову и посмотрела на меня. Её глаза затуманились слезами, но она твёрдо смотрела на меня, не отводя взгляд. Первым отвёл глаза я.
— …ты дурак.
А затем развернулась и бросилась бежать. Но через пару метров вдруг замедлилась и поплелась, словно под тяжкой ношей.
Я смотрел ей вслед, пока она не исчезла из виду. А потом резко развернулся.
Должно быть, она отправится в Сайзе, где её ждут остальные. Но ко мне это не имеет никакого отношения.
Ненавижу быть среди людей.
И ненавижу славных девочек.
Они всегда рядом, куда бы ты ни пошёл, но они всегда недосягаемы, словно луна в ночном небе. И эта дистанция до них непреодолима.
Они просто поздороваются с тобой, а ты весь день не можешь перестать думать об этом. Пишешь им, и твоё сердце трепещет. Позвонят тебе, и тупо пялишься на список звонков весь день.
Но я знаю, что это такое. Это доброта. Я почти всегда забываю, что тот, кто добр к тебе, добр и к остальным. Это не значит, что я не чувствую доброту. Чувствую. Ещё как чувствую. И потому это вызывает аллергическую реакцию.
Однажды я уже прошёл через это. Опытный одиночка, обжёгшись на молоке, всегда дует на воду. Признание в любви как наказание за проигрыш в «камень-ножницы-бумага», фальшивые любовные письма, написанные пацанами под диктовку девчонок — не хочу иметь с этим ничего общего. Я ветеран войны. Никто не умеет проигрывать лучше, чем я.
Всегда ждать и всегда ошибаться — меня больше никогда не обманут ложные надежды.
И я всегда буду ненавидеть славных девочек.
Послесловие
Добрый день, это Ватару Ватари.
На сей раз я попытался пробудить свои воспоминания о том, что именуют юностью. Но они оказались настолько смутными, что это было очень непросто. А всё потому, что на ум приходят сплошь неприятные моменты, о которых не хотелось бы вспоминать. Наверно, эти моменты всё ещё слишком близки мне. Прошло уже много лет с тех пор, как я закончил школу, и я верю, что должен не ждать, а становиться другим человеком.
Когда бы я не сравнивал себя прежнего и себя нынешнего, я замечаю много общего.
Я-старшеклассник. За три года я опаздывал добрых два десятка раз. Я опаздывал так много, что в школу вызывали моих родителей. Я хотел, когда вырасту, жениться на прекрасной богатой леди и жить развратной жизнью, потакая всем своим желаниям. Дождливый день с высокой вероятностью означал, что я прогуляю школу.
Я на середине третьего десятка лет жизни. Я опаздывал столько раз, что мой босс вызывал меня на ковёр. Я хочу, когда вырасту, жениться на прекрасной богатой леди и жить развратной жизнью, потакая всем своим желаниям. В дождливый день я не работаю над рукописью, даже когда проясняется.
…Я никогда не расстанусь с тем парнем, который живёт во мне.
Если подумать, пожалуй, можно сказать, что парень, сколько бы ему ни было лет, в глубине души всегда остаётся подростком. Ревность, разочарования, неловкость школьных дней не уйдут никогда. И с уверенностью, не имеющей под собой никаких оснований, тебя охватывает ядовитое и непонятное противоречие, известное как «Я лучше всех чувствую себя среди низших. Я превыше всех». Наверно, это и позволяет продолжать мечтать.