На четвертый день нам сообщили, что состояние его стабильное, и кризис миновал и в тот же вечер мне позвонила Слава. Я рванул туда, к ней. С ней, к счастью, все было в порядке и все это время я мотался от нее к нему. Вчера вечером заехал к ней домой, цветы, блин, полить, она думала о цветах, лежа в больнице на сохранении, там и встретил ее соседа бешеного. Он как меня увидел, рассвирепел практически, правда быстро успокоился, когда я объяснил ему что к чему. А потом рванул к ней в больницу, в общем, теперь я так понимаю, она на его попечении.
Я ей, конечно, позвоню, не сейчас, позже, когда разберусь с тем дерьмом, что творится в моей жизни.
А еще сегодня от одноклассников я узнал, что, оказывается, у Александровны есть жених, или просто хахаль, я не уточнял, но ходят слухи, что жених. Говорят какой-то серьезный перец, на крутой тачке. Несколько раз он забирал ее после работы, говорят, давно появился и пока только я его не видел.
И теперь я иду вдоль длинного коридора, злой как сам черт, иду к ней. Потому что помню тот поцелуй, помню, как она ко мне прижималась, помню, как держала меня за руку, когда мы приехали в больницу. А теперь, мы, оказывается, выходим замуж.
— Да, Котенок, я уже освободилась, — едва подхожу к кабинету, как слышу голос Александровны.
Котенок? Освободилась?
Вхожу в класс, Ксюша тут же оборачивается, смотрит на меня испуганно. Правильно, бойся.
— Котенок, значит? — шагаю к ней, и она нажимает на кнопку «отбой». —Так значит это правда? Правда я тебя спрашиваю, —я впервые повышаю на нее голос, потому что сейчас мне вот вообще плевать на то, что она чувствует, плевать, что боится. Потому что, черт возьми, я сейчас вот на этом месте подохну, если от нее услышу.
— Егор.
— Замуж выходишь? — спрашиваю резко. — Отвечай я сказал!
— Да, — тихо шепчет Александровна, а у меня весь мир перед глазами рушится.
— Стерва, — выплевываю. — Я же тебя… я же за тобой как… А твой жених знает, что ты со мной целовалась? Он знает, как ты ко мне прижималась, может, стоит ему рассказать? Какая же ты лицемерная… И как ты собираешься после всего этого у нас пары вести? В глаза мне смотреть, а потом к жениху ехать.
— Тот поцелуй был ошибкой, — она меня добивает. — И сегодня мой последний рабочий день, Егор.
— Что? — я в два шага преодолеваю расстояние между мной и Александровной, заключаю ее в объятия. — Что ты творишь? Какой замуж? Я же все вижу, чувствую. Не надо, не делай то, о чем пожалеешь, ты моя, слышишь, моя, — шепчу ей как одержимый.
— Егор, послушай, это все, это ошибка слышишь, мы… тебе семнадцать, ты мой ученик…
— Мне не всегда будет семнадцать, и я больше не твой ученик.
— Услышь меня наконец, я не для тебя, я не твоя, ты меня не интересуешь. У меня есть мужчина и давай на этом закончим. Ты обязательно встретишь хорошую девочку.
Я отпускаю ее, каждое слово, словно звонкая пощечина. Мужчина. А я кто? Мальчик? Сопляк? Не нужен.
— На что ты повелась? На крутую тачку? И как? Папик намного старше? Так у меня тоже денег куры не клюют, сколько ты хочешь? — выплевываю и получаю вполне заслуженную пощечину, а потом Александровна уходит, попутно снимая трубку и отвечая, что уже идет.
Я не останавливаю. Только подхожу к окну. Вскоре вижу Александровну и ее, чтоб его, жениха. Она садится в черный мерен и тот скрывается из виду.
Стерва.
Мне больно, по мне словно катком проехались, а потом еще битой по башке и ребрам прошлись. Никто в жизни ничего подобного не испытывал, никогда не испытывал такую пустоту внутри.
Я ее больше не видел, с того дня не видел. Не знаю, как не сдох от одного лишь осознания, что я чертов дебил. Я больше за ней не гонялся, ходили слухи, что она вышла замуж, кто-то говорил, что вроде как уехала, то ли за границу, то ли в столицу. Она выбрала его, не меня, его. А я так — мальчишка, шут гороховый.
Все свое свободное время я теперь провожу с Белым, к черту эту стерву, у меня друг снова ходить учится, учится жить. Он сильно изменился, не в лучшую сторону. Мы оба изменились. А Белый, он даже не смог присутствовать на похоронах матери. Винит в ее смерти отца, открыто называя того убийцей, а я знаю, что еще он винит себя и эта вина его убивает. Он стал злым, нелюдимым, смотрит на всех волком, только со мной говорить соглашается. Мне тоже паршиво, но ему хуже.
Ничего, мы справимся. Обязательно справимся. Переболеем и справимся.