Поправочка, не было до сих пор.
Терминатор уже успевает свалить из кабинета, предварительно отвалив всем люлей, чтобы не расслаблялись, а я продолжаю таращиться на руссичку.
А она, словно нарочно, поправляет выбившуюся прядь, заводит ее за маленькое, чудесное ушко, которое так и хочется прикусить зубами, и положив свою огромную сумку на стол, вынимает из нее какие-то папки и футляр с очками.
Александровна напряжена — это невооруженным глазом видно — и явно сильно нервничает. Кажется, это у нее впервые. Работа в школе, очевидно, не ее конек. И пока я думаю, как ее такую молоденькую и без опыта вообще приняли в столь серьезное учебное заведение, она добивает меня окончательно — вынимает очки из футляра и надевает их.
Ох ты ж.
Да куда ж ты их, елки-палки. Малышка, я же уже почти дурной, не надо так, сними их. Сними.
Вселенная, я тебе это припомню.
— Ну что ж, давайте познакомимся с вами поближе, — произносит она, а меня, кажется, удар хватает, от одного лишь ее голоса. А потом она начинает кусать нижнюю губу и мне хочется вывесить белый флаг, потому что эту битву я явно просрал еще не начав.
И чего меня так от нее вставляет? Ну обычная же она, совершенно обычная. Так какого черта мне так хочется схватить ее и увести отсюда подальше. И…
— Клык, епт, — шипит рядом Белый, и пихает меня локтем.
— А да, что?
— Волков Егор, правильно? — обращается ко мне Александровна.
— Егор, но вам можно «Клык», — подмигиваю ей так, чтобы только она одна видела.
— Спасибо за разрешение, Волков, — произносит она тоном строгой училки, и вид у нее такой же суровый, а я могу думать лишь о том, как Александровна будет выглядеть с распущенными волосами. И зачем только затянула их в этот несуразный пучок. — Может быть, вы соизволите нормально сесть, в конце концов вы не в кинотеатре?
А у кого-то есть зубки? Маленький трусливый зайчонок решил похрабриться?
Выполняю ее просьбу, принимаю положение ботаника-заучки. Мне не сложно, а ей плюсик к авторитету.
— Может перестанешь на нее так откровенно пялиться? — нарушает нашу с Ксюшей идиллию Белый.
Я не сразу соображаю, что он только что сказал, а когда соображаю… Да твою ж.
— Че так заметно?
— Да у тебя вон слюни потекли, — протягивает мне платок, — на вытри и парту протри, ты не один тут.
— Да пошел ты, — отмахиваюсь от этого дебила великовозрастного, пока он тихо ржет.
Надо было с Зинкой Новиковой садиться, у той зрение минус сто, точно бы ничего не заметила.
— Она ж старая, — продолжает ржать Белый.
— А ты дебил, и ничего она не старая.
Я понимаю прекрасно, что он нарочно меня бесит. Всерьез назвать Александровну старой — это надо быть тупым или слепым. Белый, конечно, тот еще придурок, но не тупой. И не слепой.
— Обычно мужиков в возрасте на молодняк тянет, а ты у нас уникум.
— Отвали.
— Я вам не мешаю?
В наше пространство внезапно врывается третий. И этот третий не кто иной, как Александровна.
— Не особо, — Белый пожимает плечами и ухмыляется ехидно, а у меня, впервые за семнадцать лет знакомства, кулак чешется, в стремлении встретиться с мордой друга.
— Тогда, может, вы нам расскажете о взаимном влиянии литературы и общественной жизни на примере эпохи рубежа девятнадцатого и двадцатого веков? А также о факторах, повлиявших на литературный процесс того времени?
— Ну… — тянет Белый, почесывая затылок.
О, он, конечно, знает.
Хорошо, если сейчас серебряный век с золотым не перепутает.
К счастью, ему хватает ума промолчать.
— Хорошо, может назовете хотя бы двух поэтов серебряного века?
Она обращается к обоим, но смотрит исключительно на меня.
Нет, малыш, я не так потерян, как тебе кажется.
— Маяковский, Есенин, Ахматова, Блок, — улыбаюсь ей, — мне продолжать?
Она не теряется, нервничает, но не теряется.
— Может, прочтете нам какое-нибудь из произведений представленных вами поэтов?
Ну же, детка, ты еще не поняла, что из нас двоих я — тот, кто ведет?
"Для вас все что угодно.
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
Пусть твои полузакрыты очи
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,