— Ваши стражи только бить почем зря горазды. Вона как парня веревками опутали — ни стать, ни сесть. А ты говоришь, колдун…
— Да он сам только что произносил имя Светоносного Люцифера и еще часть какого-то заклинания!
— Эй, добрый человек, — вновь склонился надо мной тот, кого называли Ваньей. — Уж будь ласков, скажи на милость, ты не колдун ли?
— Нет… — слабо выдохнул я, пытаясь повернуть голову. Слева забрезжил свет. Жалкая глиняная плошка с плавающим в черном жире фитилем, желтое пламя вычерчивает в темноте лица двух мужчин. Один очень молод, лет восемнадцати — двадцати, с добрым взглядом. Другой, наоборот, очень стар, с жиденькой бородой, бегающими глазками и непонятно-язвительной ухмылкой. Его смуглая кожа напоминала печеное яблоко, а огромное количество морщин превращало лицо в резную индейскую маску. Он мне сразу не понравился. Меж тем молодой узник вздохнул и опустился на колени.
— Освободить бы тебя, да вот, вишь, у самого руки связаны. — Он продемонстрировал мне стянутые веревкой запястья. — Кровь со лба я тебе кое-как отер, ранка неглубокая, но шрам будет.
— Где я?
— В королевской харчевне «Паштет из короны»! — издевательски фыркнул старик. — Ясное дело, что он не колдун, раз такой дурак. Валяется связанный в тюрьме, в камере смертников, да еще нахально спрашивает — где я?! У, так бы и дал по зубам…
— Ты чего раскричался-то, старый Сыч? Али не видишь, что парень и ответить тебе не может. А ну оставь его!
— Что?! Это ты мне? Из-за него? Ну, Ванья. — Старик раздраженно сплюнул и ушел в свой угол. Молодой только головой покачал:
— Поговори со мной, добрый человек… Сегодня последнюю ночь на свете живем. Ты, видно, и вправду не ведаешь, куда попал… Рассказать, что ль?
— Сделай милость… — Я уже мог говорить ровно, без запинок, все тело так затекло, что боли от врезавшихся веревок почти не ощущалось. Можно было вертеть головой, но не хотелось, или шевелить пальцами, хотя тоже непонятно зачем…
— Меня Иваном зовут, я третий сын царя Еремея. По батюшкиному указу мы с братьями старшими по свету белому в страны разные хаживали — лекарство для матушки приболевшей искать. Шесть ладей боевых для дальней дороги снаряженные да дружина храбрая в две сотни душ нам в поход приданы были. Много мы пережили, много земель повидали, многим чудесам дивовались, а только раз ночью бес меня попутал. Услыхал я в одном порту, будто бы у ромейского государя во владениях его есть монастырь, а в монастыре яблоки растут редкие, китайского императора подарок. И будто монахи из яблок тех тайный сидр гонят, лекарственный, от всех болезней, по бутылкам льют, и каждая бутылочка ровным весом к золоту идет…
— Молодильные яблоки? — тупо сообразил я.
— Они самые и есть! — обрадовался мой собеседник.
— Дальше по тексту… Платить несусветную цену ты не захотел, в монастырь влез тайно через стену, был пойман бдительной стражей при попытке бессовестной кражи. Факт воровства налицо.
— Был грех…
— Бутылку-то одну взял?
— Десять… — потупился царевич. — Они в ящике лежали, я б так и унес, но пожадничал, сверху еще четыре положил, а одна возьми да и скатись… Об каменный пол, да и вдребезги!
— А ты?
— А я вперед через лужу шагнул, да поскользнулся и со всем ящиком так навзничь и рухнул! Грохот, звон, шум… Стража набежала, я четверых побил, но им подмога пришла. Здесь у монахов человек шестьдесят воинов на постое живут, сидр сторожат, и воеводы при них. Повязали… с таким-то перевесом! Суд здесь скоро вершат, только три денька в тюрьме и продержали. Назавтра, говорят, казни меня предадут.
— Судя по всему, меня тоже.
— И тебя, друг, и Сыча старого, всем нам горькую чашу испить предстоит…
— А его за что?
— Не ведаю… Старик-то молчит больше, слова не вытянешь. Вот тебя увидел, так вдруг раздухарился! Но я думаю — за колдовство, уж больно глаз у него недобрый…
Дверь в камеру распахнулась, вошли двое стражников с факелами. Один снял с меня все веревки, но взамен туго перевязал запястья тонким ремнем, как и у остальных узников. Другой поставил на пол миску с водой и целый каравай хлеба. Уходя, он обернулся:
— Завтра утром вас всех сожгут, а твои чары, колдун, больше не помогут. Глава Совета вновь слышит! Благодаря молитвам братьев и заступничеству Господа к нему вернулся слух.
Когда стражники ушли, царевич ловко разделил хлеб на три куска. Старик забрал свой в угол и ел там, ворча что-то неразборчивое, по-звериному поблескивая глазами. Мы с Иваном сели рядом, сначала молчали, потом незаметно разговорились.