Меня не смущало то, что я, по существу ещё ребёнок, окажусь среди взрослых. Не знаю, откуда у меня такая уверенность, но я никогда не боялась людей, всегда вполне комфортно чувствовала себя на улице и не стеснялась заговаривать с незнакомыми. Я никогда не понимала, почему многие в такой ситуации теряют уверенность. Для меня до сих пор остаётся это тайной.
По плану мы, Плам и я, встречаемся утром на автобусной остановке, одетые в школьную форму с портфелями и деньгами на обед в кармане. Затем на станции мы переодеваемся и садимся в поезд и едем сколько хватает денег. Билеты на автобус мы никогда не покупали, но нас никогда и не ловили, система контроля не была такой эффективной как в наши дни.
План наш был достаточно романтичен: мы снимаем комнату на двоих в каком–нибудь отдалённом городе, находим работу, и никто не знает сколько нам на самом деле лет. Обычно нам удавалось продержаться так одну ночь, затем нас ловила полиция и возвращала домой до следующего раза. Однажды так мы добрались до самого Ливерпуля и, прогуляв всё время по городу, обнаружили, что наш корабль уже закрыт. Хитростью мы пробрались на борт какого–то судна и спустились в камбуз, чтобы приготовить себе бобы, но наш пир продолжался недолго, полиция нас выследила и сочинила историю, что мы профессиональные воры (жаренных бобов), взломщицы и к тому же в бегах. На самом деле мы ничего не попортили и владелец судна потребовал, чтобы нас не наказывали и не сообщали журналистам (позже мы смогли вернуться на наш корабль, но поесть бобов у нас уже возможности не было), нас отослали домой, где мы выслушали целую лекцию.
— Ты хочешь моей смерти, — причитала Лил, каждый раз, как меня возвращали домой, между прочем забывая, кого из нас не было дома целых четыре года, и кто совершенно не интересовался судьбой своей дочери. Риторический вопрос. Они с Томом уже не выходили поздними вечерами искать меня, но, возвращаясь, я слышала как она кричала мне из спальни:
— Катлин, это ты?
Я не беспокоила себя ответом. Я не собиралась оставаться навсегда у них.
Итак, однажды мы с Плам сели на поезд и он привёз нас в Лондон. Именно туда я всегда хотела попасть, поскольку я считала его центром вселенной.
Кто–то нам порекомендовал один клуб в Сохо на Джеррард–Стрит, в самом сердце бурлящего Чайнатауна, где будто бы молодёжь могла собираться и никто не приставал бы с расспросами. Клуб занимал цокольный этаж. Когда мы вошли, там играл один парень на саксофоне. Звук потряс меня, он влетал в самую середину толпы, расшевеливал её и возбуждал, у меня перехватывало дыхание. Мы там пробыли совсем недолго, как кто–то положил руку мне на плечо. Я обернулась, за мной стояла совершенно будничная фигура женщины–полицейского.
— Сколько тебе лет? — задала она свой вопрос.
— Шестнадцать, — ответила я.
— Ну, я так не думаю, тебе придётся пройти со мной.
Там было много таких же как мы, малолеток, и после того, как полицейские убедились, что мы все убежали из дома, нас отвезли в участок на Савиль—Роу и заперли на время, пока не определят точно кто мы и откуда. Всё происходило так как если бы нас собирались рассовать по детским домам. Это была самая длинная ночь в жизни, никто даже не заглянул, чтобы уменьшить наше всё возрастающее беспокойство.
На следующий день нас с Пламой разделили и отослали в два разных дома. Меня отправили в Норвуд. Там было много трудных детей, у многих явно были психические расстройства, они весь день сидели по углам и тряслись. Для меня там было даже неплохо, я провела там три недели и делала многое такое, что никогда ещё не делала, например, играла в теннис. Часто мы садились в круг и болтали о том, в какое приключение мы отправимся в следующий раз. Многие уже успели попутешествовать и были так далеко, как ни Плам, ни я бы не отважились. Слушая их рассказы, я начала думать, что возможно, возвращение домой не совсем уж плохая идея. Пройдёт совсем немного времени и я смогу приехать в Лондон совершенно законно.
По истечении трёх недель я предстала перед судом. Мо родственники должны были доказать судье, что они способны препроводить меня домой и обеспечить надлежащий присмотр.
Лил, Тома и Чёрную Нану привёз в Лондон дядя Джек на Скачущей Лене, но когда они добрались до Гайд–Парк–Корнер, который в те дни был закрыт для машин, и был знаменит своими бегами, у него началась паника. Он остановил машину и отказался двигаться куда бы то ни было. Никто не изъявил желания сесть за руль и так как они остановились в самой гуще потока, все эти несимпатичные водители стали истошно сигналить и, проезжая мимо них, угрожающе грозить кулаками. Они решили покинуть Лену и обратились в бегство. Собрав всё своё достоинство, остальную часть пути до здания суда они совершили на общественном транспорте.