«Нет! Нет! Подожди немного. Еще рано…»
Но на этот раз я решил не уступать.
«Не рано. Скажи, ты любишь меня?»
«Конечно».
«Ты хочешь выйти за меня замуж?»
«Конечно».
«Тогда, почему нам не пожениться? В следующую субботу я встречусь с твоим отцом и обо всем с ним поговорю».
В субботу я отправился рыбачить вместе с отцом Розмари сеньором Холби. Мы шли на веслах в открытый океан, земля скрылась из виду. В тот день океан был неспокоен. Мне вдруг подумалось, если сеньор Холби не согласится отдать за меня дочь, то он попросту столкнет меня за борт, и мне придется добираться до берега вплавь. Но даже риск погрузиться в океанскую пучину не сможет помешать мне осуществить мое намерение.
Я подождал, пока он не поймает первую рыбину. Наконец наступил подходящий момент для начала разговора.
«Сеньор Холби! Я хочу, чтобы мы с Розмари были официально объявлены женихом и невестой! Я хочу жениться на ней. И как можно скорее».
Не думаю, что мои слова его очень удивили. Много лет подряд я приходил к ним в дом, лакомился пирожками, запивал их молоком, и родителям Розмари, конечно, было ясно, что меня влекло. Откровенно говоря, я ожидал, что он выронит удочку из рук и заключит меня в объятия, приговаривая: «Сын мой! Сын мой!» Или угрожающе подымет ту же удочку, сопроводив свой жест примерно такими словами: «Выброси из головы мысль о том, что я когда-нибудь разрешу своей дочери выйти за тебя замуж!» Ни того, ни другого не произошло. Какое-то мгновение он равнодушно смотрел на меня, потом пожал плечами.
«Посмотрим».
«А что посмотрим? — раздраженно спросил я. — Почему не обсудить это сейчас?»
«Потому что здесь нет моей жены. Вернемся с рыбалки, соберемся все вместе и всё детально обсудим».
Что я мог возразить? В его ответе не было ни отказа, ни согласия. Но после такого объяснения я уже не мог думать о рыбе. День для меня тянулся нестерпимо долго. С другой стороны, если бы сеньор Холби произнес тривиальные слова вроде: «Мой мальчик! Мой мальчик!» — и расцеловал меня как будущего зятя, было бы еще томительнее дожидаться, пока мы догребем до берега и вернемся домой, чтобы сообщить Розмари приятную весть. Сеньор Холби не привык возвращаться домой без солидного улова. И вот, погрузившись в раздумья, мы сидели в раскачивавшейся на волнах лодке. Мне казалось, этот день никогда не кончится.
Наконец, мы догребли до берега. Дона Идалина восприняла мое предложение без всякого удивления. Вскоре было объявлено о нашей помолвке.
Мы отпраздновали помолвку на званом обеде по случаю моего двадцатипятилетия. Не обошлось без инцидента. Близорукий и, по-видимому, пьяный фотограф снял меня с сестрой Розмари. На следующий день эта фотография была напечатана в местной газете — Пеле с его будущей женой. Над таким казусом можно было бы только посмеяться и забыть. Но все обернулось по-другому. По случайному совпадению сестра Розмари в то время тоже была помолвлена, ее жених не захотел ничего слушать, считая, что нет дыма без огня. Он больше верил газете, чем своей невесте. Я-то подозреваю, что он просто воспользовался этим недоразумением, чтобы объявить свою помолвку недействительной. Скорее всего он не желал иметь чернокожего свояка. Думаю, что от этой расторгнутой помолвки семья Холби ничего не потеряла.
Теперь о неприятном.
Незадолго до нашей с Розмари свадьбы ко мне явился Пепе Гордо и заявил, что ему срочно требуются деньги. Я удивился:
«А разве банки сегодня закрыты?»
Я знал, что банки открыты. Розмари работала секретарем управляющего банком и в тот день была на службе.
«Они открыты, — сказал Гордо, — но твои счета пусты. Некоторое время дела у нас складывались не лучшим образом и даже были кое-какие сбои».
Пепе трудно было упрекнуть в преувеличении. «Кое-какие сбои», вот ведь как! Я заставил его рассказать все подробно. Выяснилось, что дела мои шли плохо уже давно, но никто не ставил меня в известность.
Честно говоря, некоторые данные об истинном положении вещей у меня были. Розмари, просматривая отдельные счета, несколько раз предупреждала, что у Пепе Гордо, как ей кажется, не все ладно с надежностью моих инвестиций. Розмари имела доступ к этим счетам, так как работала именно в том банке, который осуществлял значительную часть операций, связанных с деятельностью «Санитария Сантиста». Но я не обращал внимания на ее предупреждения, целиком и полностью доверяясь Пепе Гордо. Теперь же я убедился, что Розмари была абсолютно права. Ситуация оказалась настолько серьезной, что даже она не могла предвидеть такой развязки. А я наделал много глупостей из-за того, что не прислушался к ее словам и вовремя не принял соответствующих мер.
Для строительства приобреталась малопригодная земля, стройматериалы закупались у каких-то сомнительных фирм, которые или уже обанкротились, или перестали существовать еще до того, как их можно было привлечь к ответственности. Дома строились в тех местах, где никто не хотел жить. Крыши текли из-за негодного кровельного материала или низкого качества работ. Сантехника была хуже не придумаешь, поэтому сразу же требовала замены. Все остальное шло из рук вон плохо. Между тем, счетов накопилась целая гора, и кредиторы стали угрожать предъявлением иска. Глазам своим не веря, я в ужасе посмотрел на Пепе Гордо.
«Как это могло случиться?»
Он только пожал плечами:
«Такой спад — явление временное. Главное — расплатиться с самыми настырными кредиторами».
«Это не выход! Ситуация — критическая! Что сейчас можно предпринять?»
«Думаю, что банкротства не избежать…»
Я впился в него взглядом. Банкротство? Мыслимо ли это, ведь каждый бразилец считает, что Пеле один из богатейших людей в стране. Что Рокфеллер по сравнению с ним — нищий. В понятие «каждый» входили и моя семья, и семья Розмари. Они-то с пониманием отнесутся к случившемуся. Но остальные бразильцы! Они не поймут! Я знал своих соотечественников. Кое-кто с ухмылкой будет утверждать, что Пеле — тертый калач, а так называемое банкротство — всего-навсего трюк, чтобы уклониться от налогов, что свои капиталы он уже давно перевел в швейцарский банк или вложил в недвижимость в США, а налоговое управление Бразилии верит всей этой чепухе. Чувство досады вызывал не только финансовый крах. Имя Пеле имело до некоторой степени и нравственную ценность для молодого поколения страны. И вот банкротство!
«Я подумаю, как быть», — сказал я.
И я действительно серьезно обо всем подумал. Прежде всего упрекнул себя, что так слепо полагался на Пепе Гордо и не вникал в коммерческие дела. Мне вспомнились предостережения Розмари. Кроме того, за полгода до этой катастрофы ко мне подошел Зито и сообщил, что он выходит из дела из-за несогласия с Пепе Гордо. Он сказал, что приобрел молочную ферму. Теперь, кроме футбола, все его интересы будут связаны только с ней. Мне, разумеется, следовало расспросить Зито, что конкретно его не устраивало в методах коммерческой деятельности Пепе, но я этого не сделал. Я подумал, если Зито найдет нужным что-нибудь сказать, он не слукавит. Возможно, он даже меня предупреждал, но я пропустил его совет мимо ушей. Я уверен, что если бы Зито наверняка знал, в чем заключались финансовые промахи нашей компании, он бы, конечно, поставил меня в известность. Ведь он всегда был и остается моим другом.
Я с горечью вспомнил, как меня били по ногам защитники соперников, которые хотели выглядеть героями в глазах болельщиков и поэтому вовсю старались вывести меня из строя. Вспомнились ушибы и ссадины, мучившие по ночам, обжигающие компрессы, смертельная усталость от изматывающих тренировок. Скольких сил каждый раз стоили два тайма по сорок пять минут, требовавшие полной самоотдачи во имя того, чтобы обеспечить себе будущее! Будущее? Где оно, это будущее? Теперь оно в нескольких бухгалтерских книгах учета, в малопонятных мне колонках цифр. Да разве это будущее? Нет, это уже прошлое, которое созидалось мучительно и болезненно приобретенным опытом.
Не зная, что мне делать, я решил посоветоваться с сеньором Хосе Бернардесом Феррейрой, банкиром. Кроме того, он был членом клуба «Сантос». Я изложил ему всю ситуацию. Правда, он уже немного был в курсе дела, учитывая деловые связи банка с «Санитария Сантиста».