Первое, что бросается в глаза с порога, — галерея фотографий, занимающих все горизонтальные плоскости в комнате. Какого черта, спрашивается, я каждый раз сравниваю количество снимков родных детей Джулиана (десятка полтора) со своим одним-единственным свадебным снимком? Ведь знаю, что ничего здесь не изменится, и все равно пересчитываю с надеждой.
Джулиан уже на месте. Высокий, седовласый, аристократичный, мой отчим беседует с мисс Джонсон, вальяжно прислонившись к камину. Мисс Джонсон прибыла к ленчу в брючной тройке; в кресле она сидит широко расставив ноги и задрав подбородок — член закрытого мужского клуба позапрошлого века. Коренастая и упитанная до степени кадушки, мисс Джонсон носит исключительно брючные костюмы, курит тонкие, но убийственно крепкие сигары, а утреннему чаепитию предпочитает стрельбу по кроликам, которых она называет не иначе как «эти пидоры».
— Клара, — блеснув глазками-смородинками, улыбается мисс Джонсон. — Чертовски рада тебя видеть, малышка.
— Привет, Миртл. — Я целую ее. Люблю я мисс Джонсон, о сексуальной ориентации которой мы распространяться не станем, поскольку в округе это не принято.
— Тяпнешь с нами? Чего ждешь, Джулиан, плесни девочке, — командует гостья. Сама она, судя по цвету жидкости в бокале, глушит неразбавленное виски.
— Мне чего-нибудь полегче, а то засну.
— Еще чего не хватало. Я собиралась прогуляться с тобой и ребятишками.
— Да? С удовольствием. Только… где они? — Я оборачиваюсь к Джулиану.
— В конуре! — гогочет мисс Джонсон.
— Где? А что они там… — Я чувствую себя актером в незнакомой пьесе, которую к тому же играют на неведомом мне языке. Увы, здесь со мной такое случается сплошь и рядом. Ступив в поместье Джулиана, я превращаюсь в иностранца, которому только и остается, что тыкать пальцем в каждый предмет и с простодушной улыбкой интересоваться: «Пажалуста, сказать, это есть что?»
— А где ж им быть? Самое то место! — басит мисс Джонсон.
Я смотрю на нее во все глаза.
— Джек и Чарли на кухне с Анной, дорогая. Собрали полкорзинки яиц, — улыбается Джулиан. — А Миртл имела в виду своих собак.
— Ах, во-он что! — От облегчения у меня дрожат коленки. — А я подумала…
— …что старая дура заперла сопляков на псарне, — укоризненно басит Миртл.
— Н-ну… Да.
— И что? Худа бы не было. Никто б их там не тронул. Человечеству есть чему поучиться у братьев наших меньших.
— Все равно как-то…
— А где твой муж, Клара? — спрашивает Джулиан, протягивая мне бокал с шерри. — Приедет вечерним поездом?
— Он не смог… дел полно, — мямлю я неубедительно.
Джулиан приподнимает бровь, но от комментариев воздерживается. Он такое регулярно проделывает, когда речь заходит о Роберте. Чем очень злит меня.
— Обед готов, — объявляет хозяйка, появляясь в дверях гостиной.
Анна очень славная и удивительно похожа на Джулиана — копия моего отчима в женском варианте, разве что чуточку миловиднее. Похожие внешне, Джулиан с Анной и характерами сошлись. Неписаные правила местной жизни для обоих — открытая книга, а в лабиринтах comme il faut[13] деревенской аристократии средней руки ориентируются до того слаженно, что им зачастую и слова не нужны.
Дети Анны учатся в школе-пансионе.
— Скучаю, конечно, — признается она по дороге на кухню. — Но так уж устроена жизнь. Меня тоже отправили учиться в семь лет. Привыкла. Со временем все привыкают. Потом жизнь вдали от дома даже начинает нравиться, — добавляет она с апломбом убежденного в своей правоте человека. — А в конце концов другой жизни себе уже и не представляешь.
В прошлом я слушала эти слова (подозрительно частые для человека, убежденного в своей правоте) с болью в сердце. Те времена прошли, но меня по-прежнему пробирает дрожь, стоит лишь представить семилетнего Чарли на вокзале в Паддингтоне, с рюкзачком за спиной и чемоданчиком в тонкой дрожащей ручке.
— К тому же теперь не то что прежде, в наши дни, — продолжает Анна. — Теперь у всех эти… мобильники, да и форму можно носить не каждый день.
Я молча изображаю согласную улыбку; я не говорю о том, что мобильник не обнимет и не подует на ушибленную коленку; гоню прочь воспоминания о мерзкой каше, жестком как подошва мясе и серых вечерах, когда тоска по дому раздирает грудь.
На обед подают отбивные и пирог с печенкой, картофельное пюре, овощи и восхитительную шарлотку. За столом довольно весело, в основном благодаря неумолчной болтовне мальчишек и шумному воодушевлению мисс Джонсон. Я уписываю блюдо за блюдом, нахваливая каждое в отдельности и труды хозяйки в целом. Насчет остальных не знаю, но сама себе я кажусь дьявольски обворожительной.
После обеда Джулиан отбывает на станцию встречать Дигби с Магдаленой, а я растягиваюсь на лужайке вместе с детьми, которых, впрочем, на отдых не сильно тянет. После «салок» они отправляются в экспедицию, откуда то и дело притаскивают мне для изучения всякие любопытные штуковины — камешки, коряги, комки сваленной овечьей шерсти. Научный энтузиазм растет с каждым откопанным экспонатом, так что вскоре Джек оказывается по уши в иле из ближайшего ручья, а Чарли вымазан в гусином помете. Приходится подниматься к себе в комнату, чтобы переодеть мокрого Джека.
— Мультики еще не начались? — Размазывая помет по покрывалу, Чарли жмет кнопки на телевизионном пульте.
— Думаю, нет, — бросаю я через плечо, силком утаскивая недовольного Джека в ванную. — Ради бога, Чарли, слезь с кровати. Посмотри, на кого ты похож!
Кто мне объяснит, как можно набрать полный нос грязи? Игнорируя протестующие вопли Джека, я отдраиваю его намыленной губкой и выскакиваю за чистым костюмом в комнату, где мое внимание привлекает голубой экран.
— После рекламы мы встретимся со звездой современного танца Сэмом Данфи, — сообщает дикторша. — Оставайтесь с нами.
— Хоооооооолодноооо! — ревет в ванной Джек. — Давай маааайку, мам, давай штааааны!
— А Джек совсем голый? — смеется Чарли. — Когда будут мультики, мам?! Можно «Игрока» достать?
— Маааааааам! — вопит Джек.
— Иду. — Вытащив из чемодана футболку и брюки, я возвращаюсь в ванную. — Давай, Джек. Быстро-быстро-быстро. Мне хочется кое-что посмотреть по телевизору.
— Меня зовут Сквилтли! — заявляет Джек, сует одну ногу в штанину и надолго задумывается. — Как в Покемонах.
— Правда? А сам справишься, Сквиртли?
— Да. Мне скоро четыре года будет.
— Отлично. Если что не так — зови, я рядом.
Чарли по-прежнему сидит на кровати, по-прежнему чумазый, но зато с любимой электронной «стрелялкой», которая издает на редкость гнусные звуки.
— Чарли, выключи. Я хочу послушать.
— Би-бип, би-бип, БИ-БИ-БИИП! — вторит Чарли электронным выстрелам.
В мою сторону он и бровью не повел, наверняка не слышал.
Из ванной выкатывается младший.
— Коп-коп-коп, — заливается Джек. — Так Дигли в Покемонах говолит! Коп-коп-коп!
На тумбочке оживает телефон.
— БИИП! — орет Чарли. — ЕСТЬ!!!
— Коп-КОП!
На экране — Сэм Данфи крупным планом. Снимет кто-нибудь долбаную трубку с долбаного телефона?
— Би-бип!
— Коп-коп!
Хоть телефон заткнулся. Но все равно ни хрена не слышно. Жму кнопку громкости на пульте.
— …снова вернуться в Лондон… волнение… публика… встретиться с друзьями… — говорит Данфи.
Опять давлю на кнопку. Тщетно. Мальчишки разошлись на полную катушку; рев стоит как в зоопарке.
— …погулять по берегу реки… Тра-та-та тра-та-та… в ресторанах.
За окном на кого-то оглушительно лает Элвис (любимый пес Эви). Я разворачиваюсь к детям и ору, надсаживая глотку:
— Ну все, довольно! Тишина! Все молчат! Чур, кто первым рот раскроет, тот девчонка!
— В пампелсе? — интересуется любознательный Джек.
— В памперсе и с пустышкой. Все, тишина.
Джек шлепается на кровать и затыкает рот рукой. Чарли, выключив игру, зарывается лицом в подушку.