Ха. Я и есть домохозяйка. Причем не у радиоприемника, а у… рядом с живым Данфи.
— Буду ждать, — повторяет Данфи.
— Постараюсь. Честное слово.
— Отлично, — успевает кивнуть он, прежде чем в поле зрения возникает обволакивающая блондинка.
— Сэм! Вот ты где. — Она припадает губами к его щеке и дергает за руку. — Пойдем, детка, я соскучилась.
Мне остается только в полном одиночестве таращиться на свой бокал. Нет акцента сексуальнее, чем ирландский, это общеизвестно. Данфи тут ни при чем: все дело в акценте.
Хорошо бы раздобыть Роберта. И воды. Можно в другом порядке.
Роберт выгуливает меня по Хокстонской площади. Один круг. Еще один. Десятый. Два-десятый… Тьфу, черт!
— Дыши, Клара. Дыши глубже. Вот, глотни воды. Как это ты умудрилась так напиться?
— И вовсе я не напилась. Голова кружится.
— Потому и кружится, что напилась, — возражает Роберт, но очень мягко. И гладит меня по голове.
— Ужин… Что делать?
— Ты о чем?
— Я так и знала. Так и знала, что забыла тебе сказать. Ужин в честь Данфи. Сэма Данфи. В «Граучо».
— Допивай воду, Клара. Ты хочешь пойти?
— Не помнишь, чьи это слова: «Никогда не пейте воду, там рыбы трахаются»? На ужин? Не знаю. Сначала не хотела, а теперь… не знаю. Смотря с кем меня посадят. Если рядом с этим Гастролером, то не хочу.
— Решай сама. И не говори гадости. Про воду.
— А что, разве неправда? Скажи, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой?
— Я уже сказал — решай сама. Можем поужинать где-нибудь вдвоем. Или же я отправлюсь домой и верну свободу Фло.
— А ты хотел бы, чтобы мы поужинали вдвоем? Очень хотел бы?
— Конечно, Клара. — Роберт усаживает меня на скамейку и притягивает к себе. — Но вдвоем мы всегда можем поужинать, а такой случай еще когда представится. Думаю, тебе стоит пойти.
— Ты не против?
— Нисколько. К тому же с ног валюсь от усталости.
— Ладно. Пойду. Как я выгляжу?
— Кончик носа блестит, а в остальном — отлично.
— Это потому, что макияж от профессионала, — хвастаюсь я, и мы оба хохочем.
Последний круг по площади. Роберт отвозит меня в «Граучо» и целует на прощанье. По-настоящему целует.
20
Целую вечность не была в «Граучо», но здесь всё как раньше: стоит кому-нибудь появиться на пороге, все дружно оборачиваются; среди посетителей по-прежнему избыток лысых толстяков в расстегнутых рубашках и в компании пышногрудых свистушек; по-прежнему полно светил разного калибра; по-прежнему навалом кокаина. Я прокладываю путь — заметно пошатываясь, чего, впрочем, в «Граучо» все равно никто не увидит — через бар, мимо стойки и вверх по лестнице, в отдельный обеденный зал. Кто-то присвистывает мне вслед. И почему это женщин обычно возмущает столь лестный знак внимания? Крайне довольная собой, я гордо взбираюсь по лестнице, пока не замечаю, что вслед за мной поднимается ненавистный Гас.
В зал, уже заполненный гостями, я вхожу в сопровождении этого ублюдка. Чудесная пара.
— Вы все-таки пришли, — говорит Данфи, в комическом ужасе округляя глаза. — Он ведет меня к свободному стулу, а я делаю очередное открытие: у него красивые руки. — Рядом с вами — Кристиан.
Кристианом, к моей радости, зовут того самого чокнутого в лиловой шали и восточных шальварах, которого я приметила еще на вечеринке. Шаль при ближайшем рассмотрении оказывается расшитым шелком и бисером сари. У Кристиана смешные брови кустиками, да и весь он очень забавный.
— Привет. Та самая репортерша. — Он издает хриплый хохоток. — Я чуть копыта не откинул от смеха, когда Сэм рассказал про то интервью. Ничего смешнее не слышал. — Слова сыплются из него, как горох из дырявого мешка.
— Ужас. — Щеки мои загораются. — Он еще и вшей от меня подцепил.
— Ха! — рычит Кристиан. — Не волнуйтесь, дорогуша моя. Мы с ним неделю смеялись.
— Правда? Рада за вас. — Мне и неловко, и в то же время приятно. В самом деле — почему бы не посмеяться над вшами? Очень мило со стороны Данфи.
— До сих пор покатываюсь, как вспомню. — Щелкнув черепаховым портсигаром, Кристиан закуривает овальную турецкую сигарету без фильтра. — Педрила, говоришь? — Он снова хрипло хохочет, потом неожиданно спрашивает: — А где ваш муженек?
— Дома.
— С детками, само собой, да? Я жутко любопытный.
— Да, у нас двое. Откуда вы знаете?
— От вашего почитателя, — с неожиданным сарказмом хмыкает Кристиан. — Как с сексом?
— Случается, — цежу сквозь зубы.
— У моей сестры тоже двое, так я ей постоянно твержу про паховые мышцы.
— Правда?
— Точно. Женщинам нельзя забывать про паховые мышцы. Классное устройство, доложу я вам, очень помогает в сексе. Правда, после шести детей уже ничего не поможет, трахаться с такой — все равно что с колодцем на Финчли-роуд.
— Кристиан! — говорю я, гадая, то ли в шок упасть, то ли под стол — от хохота. На ум внезапно приходит Кейт. Была бы копией Кристиана, если б родилась на свет мужчиной с пристрастием к Бодлеру. — Что за гнусности вы говорите? Да и неправда это вовсе. Мужские бредни.
— А вам откуда знать, дорогуша? Ну-ка, феминизм в сторону. В таком платье не пристало, никто не поверит. Коктейль с шампанским?
— М-м… неплохо. Но остальные пьют белое вино?
— Дурачье. — Кристиан вздыхает, качает головой и заказывает нам по два коктейля («из экономии нашего драгоценного времени и сил обслуги»).
За коктейлями выясняется, что мой новый знакомый, как ни парадоксально, очень близкий друг Сэма Данфи еще со времен балетной школы. Кристиан утверждает, что тоже собирался посвятить жизнь танцам (и я ему верю — такие точно знают, чего хотят, и добиваются цели), но позже решил, что балет — не его стихия.
— Будь умницей, детка, ешь устриц, — наставляет Кристиан, — а я пока уделю внимание другим. — Он поворачивается к соседке слева, даме с черным пушком над верхней губой: — Будем знакомы. Кристиан. Блюдо с устрицами выглядит точь-в-точь как пепельница, в которую кто-то высморкался, — галантно сообщает он. — Вы со мной согласны?
Следуя совету, уплетаю устрицы и болтаю с соседом справа — театральным критиком из ирландской газеты. Точнее, не болтаю, а общаюсь, выговаривая слова медленно и осторожно, чтобы не сбиться на ирландский акцент. Пока критик вещает о таланте Данфи, я краешком глаза слежу за гением танца. Все та же блондинка липнет к нему, хихикает, елозит в кресле, ежесекундно демонстрируя низкий вырез. Время от времени она поворачивается к Данфи всем корпусом и… язык тела, как известно, весьма выразителен.
Настроение мое вдруг портится. Похмелье, должно быть, сказывается, после всего выпитого на вечеринке. Пора, наверное, домой двигать…
— Я вернулся, — шипит Кристиан. — Соскучились? Эта особь слева совершенно невыносима. Не для того я сотворен, чтобы вести беседы с кретинками в раскрашенных деревянных серьгах. — Он морщится, словно речь идет о бижутерии из птичьего помета, и меня снова разбирает смех. Определенно нужно познакомить Кристиана с мамой. — Итак, я весь в вашем распоряжении. Довольны?
— Очень. А… — я мгновение мешкаю, — а ваш друг доволен праздником? У него счастливый вид.
Мы смотрим на Данфи; тот хохочет над очередной шуткой белобрысой нимфетки.
— Блаженствует, — выносит вердикт Кристиан. — А вы чего ожидали? Газеты видели?
— Ночные выпуски? Нет, не успела.
— Единодушны. Гениален и все такое. Сэм их всех покорил, и это правильно.
— Прекрасно, — соглашаюсь от чистого сердца.
— Да и подруга рядом с ним, — продолжает Кристиан. — Что тоже немаловажно для блаженства.
— Самое важное, — уточняю я, уткнувшись в тарелку, где моими стараниями уже выросла башня из устричной скорлупы. — Хорошо, что он счастлив. Он должен быть счастлив. Мне-то, собственно, все равно… я его едва знаю. Просто любой человек заслуживает счастья. Человечество заслуживает счастья. В общем и целом.