И весь мой гнев испаряется.
— Это правда. Что со мной такое?
— Ты эгоистка, Клара. Как и я.
— Эгоистка? Неужели все так плохо? Неужели я действительно бессовестная, махровая эгоистка?
— Да, — подтверждает Роберт с вымученной улыбкой. — А я еще хуже.
— Нет. Не делай из меня чудовище. Я не стала бы ныть, я держалась бы месяцы, годы и годы, пока смерть не разлучила бы нас, Роберт… если бы ты мне помог. Если бы я не чувствовала себя так беспросветно, так дьявольски одиноко.
— Мне очень жаль, Клара.
— И мне жаль. Очень жаль, что ты об этом не знал.
— Я думал, у тебя все хорошо…
— Так и было. Так и есть. («Так и есть. Не надо мелодрам. Все будет в порядке, Клара».) Ладно, Роберт. Теперь ты знаешь, и слава богу. Да здравствует Париж.
— Отлично, — с видимым облегчением соглашается Роберт. — Планы на завтра?
— Не знаю. Пойдем в Лувр? По магазинам? В ресторан? На блошиный рынок?
— Мне нужно в Версаль.
— Вот как? Зачем?
— Взглянуть, можно ли использовать какой-нибудь уголок для съемок нашего журнала, — сообщает Роберт, изучая свои ногти. — Давно об этом подумывал.
— Но ведь это отнимет полдня, а мы завтра улетаем. В прошлый раз два дня в Версале провели. Я хочу по магазинам!
— Я тоже не прочь, но… Может, разойдемся?
— Подумай о детях! — огрызаюсь я. В шутку. Шутка не удалась.
— Я имел в виду — разделимся, Клара, — с горечью отвечает Роберт. — Завтра. Ты отправишься по магазинам, а я в Версаль, скажем, часа в два. А ближе к вечеру встретимся в каком-нибудь кафе, идет? Как та симпатичная чайная называется? Помнишь, на улице Риволи?
— «У Анжелины». Там подают лучший горячий шоколад на свете.
— Точно, «У Анжелины». Я могу подъехать туда к пяти.
— Раз уж иначе нельзя… Без Версаля никак? Ясно. Что ж, в конце концов, три часа — это не смертельно. — Я уговорила себя и веселею на глазах. — Все равно ты ненавидишь парфюмерию и канцелярские отделы.
— Никогда не понимал твоей страсти к канцелярии, — сухо соглашается Роберт. — Есть вещи и позанятнее школьных тетрадок.
— Уж больно бумага вкусно пахнет! — хохочу я и заражаю Роберта. — И странички такие глянцевые, и рисунки на обложках прелестные… О, обожаю французские карандаши!
— Отлично. Ты устраиваешь себе канцелярское пиршество, я смотаюсь в Версаль, потом мы выпьем чаю «У Анжелины» и поужинаем пораньше. Рейс у нас поздний, в десять. Успеем.
— Отлично, — вторю я, предвкушая встречу с очаровательными папками, изысканными скрепками, карандашами и прочей писчебумажной роскошью. — Так и сделаем.
— Десерт? — предлагает Роберт.
— Дорогой, — говорю я.
Мы улыбаемся друг другу.
— Нет, спасибо. Сыта. Разве что чашечку кофе.
— Ты же не любишь кофе, — напоминает Роберт.
Ты прав, но я боюсь. Боюсь возвращаться в номер и оставаться наедине с тобой. До смерти боюсь того момента, когда лягу с тобой в постель.
— Нужно же когда-то начинать.
22
И вот я снова в ванной нашего роскошного номера для молодоженов. Лежу в душистой воде и читаю милую книжку, в которой славные люди управляются потихоньку со своей жизнью, прощая друг другу мелкие интрижки и крупные подлости.
Спустя час с лишком, войдя в гостиную в шелковой пижаме (эротичные черные кружева остались в чемодане), я обнаруживаю Роберта перед телевизором. С пультом в руке. Рьяно переключающим каналы с MTV на CNN. Любимое занятие мужчин его возраста. Щелк — MTV: о, я еще вполне молод и беззаботен… Щелк — CNN: я вполне серьезен и основателен. Щелк-щелк…
На меня он не смотрит. Я прохожу в спальню, сдвигаю в сторону шоколадку «Годива», которая ждет меня на подушке, выключаю свет, ложусь и закрываю глаза. Я не сплю, и я все вижу.
— Тебе получше? — спрашивает Роберт, не отводя взгляда от дергающейся Бритни Спирс.
— Да, спасибо, — вежливо отвечаю я.
Секс и вежливость редко идут рука об руку. Особенно в нашем случае. Мы практикуем дружелюбный, приятельский секс, веселый и смешливый. Но только не сейчас. Сейчас у нас секса нет.
Еще через час или, может быть, через два Роберт беззвучно забирается под одеяло. Если бы я спала, то не услышала бы. Но я не сплю. Роберт пахнет лимоном и мылом. Его рука осторожно касается моих волос. Потом раздается вздох. О, этот вздох…
По утрам небо голубее, солнце ярче и жизнь светлее. По утрам на все смотришь проще. Вечера мрачнее, фатальнее, истеричнее. Не скажу чтобы я проснулась вне себя от радости, но в хорошем настроении — это точно. Во-первых, без похмелья. Во-вторых, меня ждет чудесная программа: утренняя прогулка и полуденный экскурс по магазинам, ленч в Ла-Куполе. Чем не жизнь? Все могло быть хуже. Гораздо хуже. Неизмеримо хуже. Такова мораль, надо запомнить.
К завтраку я уже полна раскаяния за вчерашнюю истерику. Не настолько, чтобы извиняться, но все же. Должно быть, тягу к мелодраме я унаследовала от Кейт. Рыдала на виду у всех, омара по физиономии размазывала. На что я рассчитывала?
На безоблачный уик-энд, вот на что.
А Роберт сегодня не очень разговорчив. Листает французский «Вог» и улыбается чему-то с мечтательной тоской, время от времени поднимая на меня глаза.
На прогулке по Сен-Жермен он тоже все больше помалкивает. Задает, правда, вопрос, когда мы заходим в магазин игрушек с отвратным названием «Синий карлик»:
— Что выбрать для Джека? Что он любит?
За ленчем, по-парижски низкокалорийным — ледяное белое вино и устрицы, Роберт переключается на «Гламур», предусмотрительно захваченный из Лондона. Я и не знала, что у меня муж штудирует не только британские, но и французские журналы мод.
— Куда отправишься? — отклеив наконец взгляд от журнала, вопрошает он с истинно галльской куртуазностью.
— Да так, пошатаюсь, — отвечаю уклончиво. — Особого плана у меня нет. К косметике присмотрюсь, к ручкам-тетрадкам. Возможно, из одежды что-нибудь выберу.
— Купи лучше одежду, — советует Роберт. — У тебя горы косметики и груды бумаги.
— Может, и куплю. Если хватит сил на примерку.
— Ну, здесь-то ты не перетрудилась. Вот, возьми. — Он отделяет несколько бумажек от толстой пачки французских купюр. — Купи себе подарок от меня.
— Как мило, — вздыхаю я. — Как ты добр, Роберт. Спасибо. Непременно куплю.
Я посылаю ему воздушный поцелуй. Одинокий старичок за соседним столиком улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Муж дает мне деньги на подарки — жизнь прекрасна!
— Кому ты улыбаешься?
— Вон тому славному старичку у тебя за спиной. Увидел, как я тебе воздушный поцелуй послала, и улыбнулся.
— Наверное, увидел, как я тебе деньги дал. И принял тебя за проститутку. — Роберт тоже улыбается.
По-моему, так себе шутка.
Роберт по-королевски величественно отбывает на одном из автомобилей, которые держат при отеле для особых случаев. Одет он по-королевски изысканно. На прощанье с королевской небрежностью машет мне рукой. Чье-нибудь сердце наверняка будет сегодня разбито. Например, мое: он мог бы предложить меня подвезти.
Спустя час я покупаю. Покупаю, покупаю и покупаю. Скупаю Париж. Вдоволь нанюхавшись бумажных ароматов в «Ла Папери», лучшем канцелярском магазине мира, в бутике «Герлэн» покупаю духи, от одного названия которых веет стариной и аристократизмом (Кейт права: нынешние духи пахнут пластмассой). В сувенирной лавке выбираю для мальчишек стекляшки с Эйфелевой башней внутри и летающими снежинками.
«А одного подарка для них недостаточно?» — «Чем больше, тем лучше, Роберт».
Видите? Я даже в мыслях веду с ним беседы. Восемь лет женаты — настоящая супружеская пара.
В отделе «Шанель», в галерее Лафайет, покупаю косметику, раскошеливаюсь на услуги профессионального косметолога и выхожу обновленная: глаза зеленые-зеленые, губы красные-красные. Карминовый рот и пустота в желудке. С каждой секундой я все больше парижанка. «У Кристиана» приглядываюсь к туфлям из змеиной кожи, с отделкой из перьев. («Он принял тебя за проститутку».) Обозревая свои ноги в туфлях, неожиданно вспоминаю вечеринку Сэма Данфи. Интересно, в них можно танцевать? И я покупаю туфли с перьями.