Главным качеством отца было трудолюбие. Да, я бы назвал отца самым трудолюбивым человеком. Ребенок больше перенимает от отца не его наставления, а его личный пример. Отец внушил мне самую простую, но самую святую истину – трудиться неустанно, не лениться. Только в этом случае приходит счастье. За эту истину я в вечном долгу перед отцом. Именно труд свел моих родителей, они познакомились в Ушконыре. Там в горах есть дорога, которую до сих пор называют Арестантской дорогой. Оказывается, эту дорогу строили баи, кулаки… и выселенные муллы! Среди них были и окончившие медресе в Бухаре. Моя мать как дочь муллы была выселена вместе с отцом. А мой отец был бригадиром трехсот арестантов. Мать приехала туда со стороны Шу и работала поваром. Через год после знакомства они поженились.
Основным занятием отца было животноводство. Если бы я сказал, что он трудился с утра до ночи, то и это было бы, наверное, неточно. Я просто не помню, когда он спал или хотя бы присел на минуту, чтобы вот так, ничего не делая, передохнуть: то дрова рубит, то выкорчевывает пни и засохшие деревья, то едет на базар что-то продавать. Поскольку воспитывался отец у русских зажиточных людей, он и земледелие знал прекрасно. Почти безграмотный человек, он был мастером скрещивать фруктовые деревья. Все приходили к нам в сад и смотрели, как на чудо, на диковинные плоды или на привитые деревья, одни ветки которых были усыпаны апортом, а другие свисали под тяжестью спелых груш. Таких яблок, которые выращивал отец, позднее я нигде не встречал. Свои любимые яблоки сорта «апорт» он умел хранить в свежем виде до следующей весны.
В прошлые времена иногда происходили невероятные события, не поддающиеся разумному объяснению. Однажды отец за одну ночь собственноручно срубил весь яблоневый сад. Почему? Потому что от нашей приусадебной земли (а было ее полгектара) отрезали сначала десять соток, потом еще… Отец очень любил свою лошадь, но и с ней пришлось расстаться, потому что содержать ее запретили – корма нужны для колхоза. А в то утро я глазам своим не поверил: отец вырубал своими собственными руками яблони. Оказалось, чтобы не платить с них налог. Есть в доме стало почти нечего: лишь чай, иногда кусочек сахара. А от единственной коровы нужно было сдавать колхозу столько масла, что самим оставался только обрат. По мнению Хрущёва, те, кто имел частное подворье, не с полной отдачей сил работали в колхозе. По его решению сократили и наш приусадебный участок (который был фактически кормильцем), и поголовье скота. Помню открытое возмущение селян по поводу таких решений.
Можно, конечно, многое объяснить, но иногда все же в голове не укладывается: черт побери, ну как при таком трудолюбии наши люди оказывались в таком положении?! Впоследствии я ездил по многим странам, познакомился с жизнью фермеров. За работу в личном хозяйстве они получают зарплату от государства. То, что произведено фермерами, принадлежит им. Тогда я подумал: мой отец с его трудолюбием в таких условиях стал бы богатейшим человеком.
И вообще, отец был человеком со светлой головой и незамутненным взглядом. Он отличался независимым нравом и не шел на поводу у других. Хотя не ораторствовал на собраниях, но четко высказывал свое мнение дома, за дастарханом. Приведу один пример.
В 1962 году я, молодой металлург, делегат комсомольского съезда, вернулся из Москвы домой. Впечатлений, конечно, масса! Буквально взахлеб рассказывал отцу и пришедшим в дом соседям о Хрущёве, о его речи перед комсомольцами страны, в которой он делал упор главным образом на радужные перспективы сельской жизни, на стирание граней между городом и селом. Гордый вниманием старших, долго заливался соловьем, не замечая, что в глазах аксакалов появился насмешливый блеск, а отец посматривает на меня с плохо скрытой укоризной. Наконец, когда я совсем распалился и стал почем зря крыть личные подсобные хозяйства и приусадебные участки, мешающие, дескать, нашему движению к светлому будущему, терпение, видимо, лопнуло.
– Хватит, сынок, этих речей мы и по радио наслушались. Ты вот что лучше скажи: неужели в Москве у всех память отшибло? Неужели опять, как в тридцатом году, хотят голодом людей морить? Сельчанин без своего надела, чабан без своего скота как перекати-поле в степи. Не обижайся, Султан (так звали меня дома), но радоваться нечему, плохую новость ты нам принес…