Выбрать главу

Действительно, большинство нарисованных животных «заколдовано»: они пронзены стрелами, ранены или несут на себе другие признаки того, что неизбежно должны пасть под ударами копий, дротиков или дубин охотников, потому что колдун заколдовал изображения животных, на которых собираются охотиться.

Посетив пещеру Тюк д’Одубер и полюбовавшись глиняными бизонами, самые молодые и ловкие участники конгресса после длительного перехода под землей добрались до грота Трех Братьев и осмотрели наскальные рисунки и среди них знаменитое изображение колдуна.

По замечательному описанию графа Бегуена, «он надел на руки шкуру с львиных лап с острыми когтями, нацепил на себя маску бизона, с клювом орла, глазами совы, ушами волка и оленьими рогами. Сзади он привязал хвост лошади. Он полагал, что овладевает таким образом всеми магическими силами, всеми физическими свойствами этих животных: храбростью льва, остротой зрения орла днем и совы ночью, слухом волка, выносливостью бизона, быстротой лошади и оленя».

В естественном амфитеатре пещеры колдун занимает главенствующее положение, и у его ног разворачивается длинная процессия выцарапанных на камне животных, несущих на себе все признаки охотничьей магии.

Рисунки эти свидетельствуют весьма реалистично о том, что доисторический колдун часто приходил в глубь пещеры, бредя в одиночестве по подземным лабиринтам при слабом коптящем пламени каменного светильника, в котором фитиль из мха плавал в животном жире. Он приходил в святилище в своем наводящем ужас, вызывающем галлюцинации наряде, чтобы совершить таинственные заклинания. Этот человек верил, что магическими обрядами и ударами по изображениям животных он призывает на помощь своему племени оккультные силы. Он по-своему молился, чтобы они защитили его собратьев от тигров, львов и медведей, чтобы в изобилии было добыто мясо бизона, лошади и оленя, чтобы воины его племени побеждали в битвах.

Конгресс Международного института антропологии чрезвычайно заинтересовал меня. Я познакомился со многими светилами в области первобытной истории, слушал их доклады, научные беседы и дискуссии. Я многому научился, а посещение доисторических пещер открыло мне глаза (в буквальном и переносном смысле) на методы исследования и на возможность самому попытаться найти наскальные рисунки или живопись. Я научился освещать стены так, чтобы можно было обнаружить и расшифровать эти рисунки.

Я горел желанием ходить по большим пещерам, пристально, шаг за шагом осматривая стены в поисках доисторической живописи. Могу сказать без хвастовства, что какое-то тайное предчувствие говорило, что вскоре мне предстоит сделать открытие такого рода. Во всяком случае я делал все от меня зависящее, чтобы приблизить это событие.

С удвоенным пылом и активностью я принялся разыскивать пещеры. Должен сознаться, что, хотя за этот год я занес на свой счет немало пещер, мне не удалось обнаружить ни одного рисунка. Но это меня нисколько не обескуражило, настолько увлекательными были эти одинокие исследования сами по себе.

Торжественная тишина, абсолютное одиночество, которые, конечно, многим показались бы однообразными, вызывающими лишь смертельную скуку и тоску, действовали на меня как талисман. Я испытывал величайший внутренний покой и уносился мыслями вдаль. По прихоти воображения я воскрешал давние времена и пытался представить себе наших далеких предков, которые бродили по тем же пещерам, по которым бродил теперь я, ища в пыли веков их следы.

Глава двенадцатая

Калагуррис

Еще во время первых детских опытов в скромных пещерах Эскалера я собрал валявшиеся кое-где глиняные черепки, которые заняли место в моем маленьком музее на чердаке. Они лежали в картонной коробке из-под обуви, на крышке которой было старательно выведено синим карандашом: «Пещеры Эскалера». Я совершенно не представлял себе происхождения и возраста этих осколков. На заброшенном плато Эскалера, которое было моим излюбленным наблюдательным пунктом и местом пребывания, так как в эту маленькую пустыню никогда никто не заходил, мне попадались время от времени, теперь уже на поверхности земли, другие черепки глиняной посуды, такие же, как в пещерах. Я нашел также развалины каменной стены трехметровой толщины, достигавшей двух метров в высоту.