— Теперь я понимаю, почему массив назван Маладета, — сказал один из нас. — Страшное одиночество, коварные ледники, нависающие вершины, ужасные бури — в самом деле «проклятые горы».
— О нет, сеньора, совсем не поэтому, — возразил пастух и продемонстрировал нам, что расхождения во мнениях бывают даже при самом здравом подходе, — они прокляты потому, что не родят травы!
Глава девятнадцатая
Грот Рычащего Льва
Весной 1930 года я приехал на велосипеде в маленькое селение Лябастид-де-Нест, расположенное у начала плато Ланнемезон в сорока километрах от Сен-Годенса.
Через это любопытное селение, построенное на дне глубокой впадины, протекает ручей, который затем попадает в просторный зал, где в глубине пол смыкается с потолком. Здесь ручей исчезает в очень узкой и никем не исследованной расщелине, а в двух километрах ниже вновь появляется с другой стороны горы у деревни Эспаррос.
Я знал об этом уходящем под землю ручье уже в течение семи лет. Друг отца Леон Дюкасс, прокурор республики в Тулузе, рассказал мне о нем на следующий день после моего похода в пещеру Монтеспан.
— В моих краях, — сказал он (он был родом из Лябарт-де-Нест, деревни, находящейся неподалеку от Лябастида), — тоже есть уходящий под землю ручей, и, может быть, вам удастся и там найти следы доисторического человека, как у ручья в Монтеспане.
И он добавил, что, по рассказам, в Лябастиде, также как в Монтеспане, утки, плывшие по подземному ручью и прошедшие под землей, выходили на свет «слепые и без перьев». Сюжет удивительный, но относительно пещер распространенный в фольклоре народов всего мира.
Конечно, сегодня я приехал в Лябастид лишь затем, чтобы попытаться исследовать то, что сейчас находится у меня перед глазами: большой свод, обширный зал, по которому с журчанием бежит и пенится ручей, и зловещую щель, куда исчезает этот бурный и весьма холодный в начале апреля поток.
Со времени моих приключений в Монтеспане мне пришлось исследовать уже немало подземных потоков, причем иногда очень глубоких, как, например, ручей Изо, по которому я плавал в лодке. Здесь, в Лябастиде, не было сифона, как в пещере Монтеспан, просто вода быстро и с шумом уходила в очень низкий ход. Первым делом я разделся догола, спрятал одежду в кустах у входа в пещеру и подошел к расщелине, чтобы попытаться проникнуть в нее ползком на животе головой вперед. У меня в берете был спрятан коробок спичек. В затопленной водой очень узкой щели, по которой я передвигаюсь с величайшим трудом, мне еще приходится огибать выступающие из воды камни, иногда доходящие до самого потолка. Кроме того, беспокоят пласты глины, в которых я глубоко вязну, хотя они облегчают передвижение, так как, погружаясь в них, я отдаляюсь от свода.
Пройдя сорок метров все время по воде, я дошел до полного и непроходимого сифона. Здесь ручей уходит в отверстие такое узкое, что в него невозможно даже просунуть голову. Препятствие гораздо более трудное и серьезное, чем в пещере Монтеспан. Подобные сифоны называют «прокатный стан».
Приходится повернуть назад, так как я лежу плашмя в холодной воде и меня пробирает дрожь. Продвижение ползком, сведенные мускулы, низкая температура и нервное напряжение утомили меня, я дышу с трудом и решаю передохнуть несколько минут на крохотном песчаном пляжике, который я нащупал рукой. Подползаю к нему и подтягиваюсь как можно выше, чтобы вылезти из воды, в которую я все еще частично погружен. Но внезапно я скольжу по песку и оказываюсь под немного более высоким сводом, где можно посидеть и отдышаться перед обратной дорогой.
Я мечтал только о том, чтобы иметь возможность где-нибудь посидеть, а вместо этого попал в продолжение пещеры, по которой могу передвигаться сначала на четвереньках, потом согнувшись, а затем даже во весь рост. В полном восторге обхожу большой высокий зал кругом и нахожу продолжение — неровный извилистый ход. Проникаю в него, воодушевленный неожиданным поворотом судьбы, приведшим меня из труднопроходимой, заполненной водой узкой щели в большую неизвестную пещеру.
Я лихорадочно двигаюсь вперед. Но, может быть, я слишком спешу? Или простудился в холодной воде? Я чувствую себя каким-то ослабевшим и подавленным, в ушах звенит, виски ломит. Никогда в жизни я не падал в обморок, но сейчас, кажется, это произойдет. Я уже прислоняюсь спиной к стене, но потом рывком возвращаюсь в зал и сажусь на камень. Дыхание восстанавливается, головная боль проходит, и я начинаю понимать, что произошло. За поворотом коридора, по которому я доверчиво шел, меня подстерег самый опасный и коварный враг спелеологов — углекислый газ. Это редкое явление, и поэтому оно очень опасно. Газ незаметно накапливается под землей. Никто об этом не подозревает, поскольку он лишен запаха. Теперь я всеми легкими вдыхаю чистый воздух зала, и бронхи мои оживают. Я вспоминаю деталь, подтверждающую присутствие этого смертоносного газа в коридоре: пламя ацетиленовой лампы, сейчас горящей нормально, уменьшилось и пожелтело как раз тогда, когда я почувствовал себя плохо. Пламени тоже не хватало кислорода.