— Боже, почему ты не салютуешь?
— А зачем, собственно, я должна это делать? У вас прекрасно получается и без меня, — возразила я.
— Ты просто идиотка! Ты должна это сделать. На нас все смотрят.
— Никто на нас не смотрит. Все смотрят на Гитлера.
— На меня смотрят. Все знают, кто я. Я не хочу иметь из-за тебя неприятности. На нас всячески давят. Будь осторожна, когда что-то говоришь. Здесь не шутят. Это все очень серьезно...
Я никогда не поднимала руку в нацистском приветствии и позднее, оставшись наедине с Фрёлихом в его собственном кабинете, сказала:
— Я ведь шведская актриса, приехавшая сюда на несколько недель.
— Это тебя не спасет. Ты наполовину немка. Эти люди жестоки и опасны. У них повсюду глаза и уши. И еще. Если ты получишь приглашение от доктора Геббельса на чашку чая — а ты наверняка получишь его, — ты должна сразу сказать «Да». Не вздумай отказываться, ссылаясь на головную боль. Ты должна пойти. Он любит молодых актрис, и говорить тут не о чем. Пойдешь.
— Но почему именно я? Меня не интересует ни доктор Геббельс, ни его чай. Я не знаю, о чем с ним разговаривать. И потом, кто он и кто я? Он — министр пропаганды или еще чего-то, а я только актриса.
Карл Фрёлих ужасно разволновался. На него просто страшно было смотреть. Он действительно смертельно испугался.
— Если ты откажешься от встречи с ним, у меня будут страшные неприятности. Именно это я имею в виду. Неужели ты этого не понимаешь?
— Нет, не понимаю. А вообще, когда пригласят, тогда и будем это обсуждать.
Я поинтересовалась у своих знакомых на студии, что за суматоха стоит вокруг этих приглашений на чаепития к доктору Геббельсу, и услышала: «Да, молодые актрисы действительно его слабость, и он не привык, чтобы ему отказывали».
Мне не пришлось принимать никаких решений. Я так и не получила приглашения. Я была не в его вкусе. Так что бедный Карл Фрёлих зря так нервничал.
Нацистское давление проявляло себя тогда в Германии во всем. Я вспоминаю свою симпатичную учительницу, преподававшую сценический диалог. Она была резко настроена против Гитлера. В один из дней, когда все должны были вывешивать в окнах нацистские флаги (это бывало в дни выездов Гитлера или нацистских праздников), она флаг не вывесила. Нацисты вломились в ее квартиру и спросили:
— Почему не вывешен флаг?
— У меня его нет, — отвечала она.
— Купите, — настаивали они.
— Я очень мало зарабатываю уроками немецкого, и у меня на руках маленький сын.
— Это не оправдание. В следующий раз чтобы флаг был.
Она не обратила на это никакого внимания. Наступил следующий их праздник. Флаг она не вывесила, и в тот же день все окна ее квартиры оказались разбитыми. Она вставила стекла, но флаг по-прежнему отсутствовал. Следующий праздник — снова разбитые стекла. Мало того, маленький сын стал возвращаться из школы избитым. Ей ничего не оставалось, как пойти и купить флаг, вставить стекла и теперь уже вывешивать его в каждый положенный день. Они победили.
Мой главный партнер, Ганс Сонкер, как-то отвел меня в сторону и сказал: «Ингрид, выслушай меня внимательно. Ты думаешь, нам это нравится больше, чем тебе? Но что мы можем сделать? Люди все время исчезают. Мы протестуем, но мы рискуем не только своей жизнью, но и жизнью своих родных, друзей. Мы знаем, что не только евреи находятся в жутком положении, но и каждый, кто осмеливается выступить против режима. Людей сажают в лагеря. И потом — никаких известий. Уже перешептываются: «Где это? Что это за лагеря?» Мы не осмеливаемся даже самих себя спросить, что происходит... Вся Германия напугана до смерти».
Я покидала Германию без всякого сожаления. Карл Фрёлих был доволен моим отъездом, поскольку знал, что из-за беременности я скоро не влезу ни в одно платье. Он поспешил снять последние сцены.
Петер увез Ингрид из Берлина в своем маленьком автомобиле. Они отправились в поездку по Европе. Это было последнее мирное лето. Скоро все будет охвачено войной. Те чудные летние дни надолго остались в памяти Ингрид. В Париже она зашла в магазин, где Шарлотта Корде купила за два франка нож, чтобы поразить им свою жертву. Потом был Монте-Карло. Молодые, веселые, счастливые Петер и Ингрид кружились в танцзале казино, жевали пирожки в перерыве между вальсами и фокстротами. Здесь же они повстречали своих соотечественников — симпатичных, среднего возраста шведов, которые все время восхищались: «Что за чудесная пара. И как им удается так танцевать и выглядеть такими стройными и красивыми...»