Но вместо этого она находится в дикой прибрежной деревне, дрожащей от вулканов, где земля так черна, а море выглядит грязной лужей от постоянно извергаемой серы. И мужчина живет с нею и бешено, страстно любит ее, как животное, не знающее, как бороться за жизнь, и принимающее жизнь со всеми ее невзгодами.
Даже бог, которого почитали здешние жители, отличался от ее бога. Как мог суровый лютеранский бог, которому она, будучи ребенком, молилась в холодных церквах ее страны, выдержать сравнение с бесчисленными святыми всех оттенков? Женпдана пытается бунтовать, любыми путями вырваться отсюда. Но со всех сторон море, море отрезает все пути, и нет никакой возможности бежать. Теряя от отчаяния разум, не способная больше выносить все это, она питает последнюю надежду на чудо, которое спасет ее, не осознавая eiue, что чудо происходит внутри ее самой.
Внезапно женщина понимает ценносгь вечной правды, управляющей человеческими жизнями; она начинает понимать мощную силу того, кто не владеет ничем, — сверхъестественную силу, означающую полную свободу. В некотором роде она становится новым святым Франциском[4], и невероятное ощущение радости вырывается из ее сердца — могучая радость жизни.
Не знаю, смог ли я в этом письме полностью выразить то, что хотел. Очень трудно передать конкретно мысли и ощущения, к которым приходишь путем воображения.
Чтобы рассказывать, я должен видеть; кино делает это с помощью камеры. Я чувствую, что смогу это сделать, когда Вы будете находиться рядом. Я мог бы показать жизнь человеческого существа, которое, пройдя через многие испытания, находит наконец полный покой и свободу.
Это единственное счастье, к которому стремится человечество, которое делает жизнь простой и близкой к совершенству.
Найдется ли у Вас возможность приехать в Европу? Мне бы хотелось пригласить Вас в Италию, чтобы на досуге обсудить все это. Или, может быть. Вы хотите, чтобы я приехал? Когда? Что Вы сами об этом думаете? Прошу извинить меня за все эти вопросы, но теперь я буду делать это постоянно.
Умоляю, верьте в мой энтузиазм.
Ваш Роберто Росселлини».
Поездка в Италию? Сниматься в совершенно другой обстановке? Это устраивало Ингрид. В 20-е, 30-е, 40-е годы пассажирских авиарейсов почти не было; радиосвязь только налаживалась, на кораблях можно было путешествовать вечность; наркотики, угрожавшие здоровью, еще не были изобретены. Но говорящие картины проникли повсюду. Они были во всех концах света: джунглях, пустынях, на островах южных морей, высоко в горах — везде, где только человеческая раса могла собираться большими или малыми группами. Влияние их по достоинству пока не оценили.
Американские фильмы были знамениты звездами. И одной из самых блестящих среди них была Ингрид Бергман. Она никогда не задумывалась о своей ответственности за этот блеск. Никогда серьезно не относилась к тому, что вслед за мировой славой приходит расплата: невозможность быть наедине с самой собой. Ее жизнь принадлежала миллионам почитателей, которые обожали ее, и так как в каждую роль, которую она играла, она вносила искренность, то и «принадлежала» им более, чем кто-либо другой. Она говорила: «Когда разразился большой скандал, я решила, что, пожалуй, мне лучше исчезнуть, чтобы спасти мир от несчастья. Казалось, будто именно я развратила весь мир».
При всей своей наивности Ингрид полагала, что у нее есть неотъемлемое право распоряжаться своей личной жизнью. Это предположение в последующие годы ввергло ее в пучину почти невыразимых страданий.
Чувство нетерпения переполняло юную девушку в твидовой юбке, бежевом свитере собственной вязки и расхожих туфлях, которая быстро шла по направлению к нарядной стокгольмской набережной Стрэндвэген. Ей было почти восемнадцать, и она наконец-то стала чуть-чуть поправляться. Еще год-полтора назад тетя Гульда предложила ей надевать сразу по три пары шерстяных чулок, чтобы ноги казались чуть полнее. По словам тетки, она была «самым худющим ребенком».
Ей недоставало уверенности в себе. Она была ужасно застенчива. Ее пугали отдельные люди и вообще весь мир. А в тот момент ей было особенно страшно. Сегодняшнее утро, вне всякого сомнения, самое важное в ее жизни. Если она упустит эту возможность, все будет кончено. Ей придется навсегда распрощаться с видением огромного зала, аплодирующего ее десятому выходу на поклоны в день ее грандиозной премьеры. Она дала обещание дяде Отто. Если из этой попытки ничего не выйдет, она станет продавщицей или чьим-нибудь секретарем. А все мечты о театре оставит. Дядя Отто был убежден, что актрисы совсем немногим отличаются от проституток. «Не уговаривайте меня, барышня. Я видел эти любовные сцены, которые они показывают и в театре, и в кино. И не заверяйте меня, что они не занимаются тем же самым в жизни».