Но не откладывайте это слишком надолго — жизнь и вино не ждут. Октябрь тоже прекрасный месяц. А после него приходят тяжкая действительность и бесконечные ноябрьские дожди».
Для «Триумфальной арки» дожди начались рано. Фильм рассказывал грустную историю Парижа дождей, уличных фонарей, его обитателей — нерешительных, неуверенных в себе в канун второй мировой войны. Шарль Буайе исполнял роль хирурга-беженца Равика, спасающегося, как и сам автор романа, от кошмаров нового германского порядка. История эта была сложной. Трудно было совместить мягкую, нерешительную любовь героя к Ингрид — Жанне Маду, развратной, наглой певичке из ночного клуба, — с его твердостью в решении расправиться с шефом гестапо, истязавшим, а потом убившим его жену.
«Триумфальная арка» — один из немногих фильмов в моей жизни, в котором я чувствовала какую-то «неправильность». Мне действительно не хотелось играть в нем, и я всем об этом говорила. Но окружающие настаивали, и потом, в фильме снимались Шарль Буайе, Чарлз Лаутон. Мне и самой показалось обидным не сниматься в нем. Но я была все время не уверена в себе, мне казалось, что я недостаточно «правдоподобна». Фильм получился затянутым, его сократили, и смысл во многом был утрачен.
Кассовые сборы и общий здравый смысл подсказывали, что участие в фильме двух звезд, так блистательно выступивших в «Газовом свете», гарантирует успех. Но увы. В «Нью-Йорк таймс» Босли Краутер писал: «Благодаря подвижной камере Льюиса Майлстоуна мы наблюдаем любовь, изображаемую двумя выдающимися мастерами, — с частыми повторами и чрезвычайно длинную. И на неизбежный вопрос: «Разве это плохо?» — можно ответить только одно: «Слишком хорошо, чтобы быть хорошим, даже если делают это Бергман и Буайе».
Боб Капа приехал в Голливуд не только потому, что там была я, но и потому, что здесь находилось много его друзей. Он подумал, что это даст ему возможность найти себе какое-то применение. Я как раз снималась в «Триумфальной арке», и Капа спросил: «Могу я прийти на съемки, чтобы сделать несколько твоих фотографий?» Я обратилась к Льюису Майлстоуну, и он с удовольствием согласился, поскольку Капа пользовался большой известностью. Боб сделал массу интересных снимков, но Голливуд тем не менее не стал полем его деятельности.
Дело, конечно, было не в Голливуде. Дело было в том, что они любили друг друга.
Эта роль была нелегка. Совсем нелегка, потому что я была очень нравственной особой, очень щепетильной. Для него эта ситуация оказалась тоже непростой, потому что он, я думаю, осознавал значительность происходящего. Но я очень хотела быть с ним. Он был отважным, свободолюбивым человеком. Деньги для него ничего не значили, он был невероятно щедрым. Однажды, я никогда этого не забуду, в лондонском Гайд-Парке мы проходили мимо старого бродяги, спавшего на траве. «Пусть удивится старина, когда, проснувшись, увидит в руке пятерку», — сказал он и сунул тому пятифунтовую бумажку. Знаете, имея за спиной жизнь, где учитывался каждый доллар, такой поступок находишь замечательным. Когда я собирала одежду для французских бедняков и сиротских домов, пострадавших от войны, я выставила около своей уборной большую корзину, и люди, проходившие мимо, бросали туда старую обувь, одежду, свитера. Капа опустил в нее свой костюм. «Господи, да не отдавай ты костюм, — сказала я. — Ведь он тебе самому нужен». А он ответил: «У меня три костюма, для чего мне столько? Двух достаточно. Один забери». А вот когда я попросила пожертвовать костюм одного знаменитого актера, моего приятеля, который имел их по крайней мере сотни две, тот сказал: «Знаешь, Ингрид, никогда не известно, когда что пригодится». Конечно, между Капой и остальным миром была большая разница.
Если бы Капа сказал Ингрид: «Пойдем со мной. Не будем упускать шанс, выпьем до дна прекрасное вино жизни», она могла бы решиться, хотя это звучит неправдоподобно. Если бы он сказал: «Выходи за меня замуж, будь моей любовью, и мы будем счастливы», она бы, возможно, послушалась. Но он не сказал этого.
Он говорил мне: «Я не могу жениться на тебе. Я не могу связать себя. Вдруг мне скажут: «Завтра Корея». А я женат, у нас ребенок — я не смогу поехать. А это невозможно. Я не принадлежу к разряду женатых мужчин».
Я всегда считала, что за того, кого любишь, надо выходить замуж. Но все оказалось намного сложнее. Он уезжал, потом возвращался; снова уезжал и снова возвращался, но ничто не могло измениться... Я понимала это...
Ингрид, увлеченная своей собственной профессией, могла понять позицию Капы. В принципе они оба ощущали смутное беспокойство. Капа никогда не собирался становиться тенью известной кинозвезды; Ингрид никогда не собиралась окунаться в мутные воды любовной интрижки. Но влияние Капы на Ингрид было огромно.