А толпа демонстрантов все росла и росла. Из домов выходили мужчины и женщины и присоединялись к нам.
Вдруг кто-то схватил меня за руку. Обернувшись, я изумился. Это был мой старший сын Шурик. Ему шел в ту пору одиннадцатый год.
— Папа, я тоже пойду с вами. Можно?
Хотя наша демонстрация могла окончиться плохо, отказать ему не было сил.
В воздухе призывно и гневно звучала песня:
Вдруг из-за поворота выскочила группа городовых во главе с исправником.
— Стой, остановись, будем стрелять! — заревел исправник.
Но толпа опрокинула их, смяла и заглушила дикие крики громовыми словами песни:
Царское правительство приказало расстреливать демонстрантов. Рабочие обезоруживали полицейских и жандармов. Началась вооруженная борьба.
26 февраля (11 марта) в Петрограде 4-я запасная рота Павловского полка присоединилась к рабочим и открыла огонь по городовым. Вслед за этим началось массовое братание солдат с восставшими рабочими.
В тот же день Бюро Центрального Комитета большевистской партии выпустило манифест с призывом к продолжению вооруженной борьбы против царизма, к созданию временного революционного правительства.
На другой день в Сестрорецке стало известно, что царское правительство низложено.
Вечером в городе заседал ревком, а в ночь рабочие дружины нашего завода и восставшие солдаты арестовали воинское и городское начальство. Власть перешла в руки Совета рабочих и солдатских депутатов.
Мы ликовали. Мы верили в то, что начинается новая, радостная жизнь.
Но наши надежды не оправдались. Победа революции, завоеванная кровью рабочих, была предана меньшевиками и эсерами, которые пошли на сделку с буржуазией и помещиками, сформировав Временное буржуазное правительство.
Партия большевиков и ее газета «Правда», ставшая легальной, разъясняя рабочим предательство меньшевиков и эсеров, стали готовить пролетариат к новой решающей битве за власть Советов.
В моей памяти на всю жизнь сохранились воспоминания о первых днях Октябрьской революции. Утром 25 октября я приехал в Петроград в надежде повидать Федорова. Дул резкий холодный ветер с залива. А трамвая, как назло, не было. Постояв минут двадцать на остановке и не дождавшись трамвая, я, по примеру других, отправился пешком.
И чем дальше я шел, тем чаще мне попадались навстречу отряды вооруженных рабочих и матросов. Одни пешие, другие проезжали на грохочущих грузовиках. «Что-то готовится!» — подумал я, но спрашивать незнакомых было неловко, и я продолжал свой путь.
Вдруг на улице, по которой я шел, послышалась стрельба, засвистели пули. Кто в кого стреляет, понять было нельзя. Я пригнулся, добежал до угла. С крыши одного из домов застрочил пулемет.
Прошло несколько минут, как к дому, из которого стреляли, с криками «ура» бросились рабочие и матросы.
Затрещали винтовки и пулеметы, заухали ручные гранаты. Но вот стрельба смолкла, и над крышей высокого здания взвился алый флаг.
Скоро из двора дома вышли вооруженные люди. Вышли строем, как солдаты. Их было много, среди них я разглядел рабочих и интеллигентов, матросов и солдат. Они шагали прямо через площадь. Пламенем горели алые банты.
— За-певай! — скомандовал шагавший сбоку высокий молодой парень в кожаной тужурке, и отряд грянул:
«Вот она, наша рабочая сила, — подумал я. — Нужно скорей добраться к себе. Там, должно быть, тоже началась большая борьба!» Еще раз взглянув на удаляющийся отряд, я зашагал к вокзалу. А в ушах у меня звучала только-что услышанная боевая песня:
Я шагал быстро. Я спешил, даже бежал. Из-за домов показалось величественное здание вокзала, над ним уже полыхало алое знамя Октябрьской революции.