"В тебе много силы, не только физической, но и нравственной, только недостает чего-то небольшого и самого важного, которое все-таки придет, я уверен. Мне только грустно будет на том свете, когда это придет после моей смерти".
О себе он писал, что не только он совершенно здоров, но духом бодр, как давно не был, прекрасно работал и начерно кончил "Изложение веры", которое было в таком виде, что если б в то время не стало Льва Николаевича, люди поняли бы, что он хотел сказать. В то же время он начал писать что-то другое, как это сказано в его дневнике, но не названо, что именно.
В конце сентября посетили Ясную Поляну в мое отсутствие два японца: один редактор журнала, другой тоже писатель93. Они всем были очень интересны, но и странны. Пели свои национальные песни и даже плясали, показывая свои национальные танцы, что страшно всех смешило, особенно молоденькую Дору, хохотавшую, глядя на них, просто до слез.
МОЯ ПОЕЗДКА В ЯСНУЮ ПОЛЯНУ. ТАНЯ В МОСКВЕ. КОНИ, СОЛОВЬЕВ
В начале октября в Москве сменила меня при Мише дочь Таня и отпустила пожить в Ясной Поляне. К ней заезжал Анатолий Федорович Кони; очень жалел, что не застал в Москве Льва Николаевича и говорил, что чувствует большую потребность его видеть, и что ему время от времени необходима эта нравственная дезинфекция его души. Просил, чтоб дали ему прочесть "Воскресение", так как он дал этот сюжет для произведения Льва Николаевича, и очень интересовался им. Лев Николаевич, когда писал "Воскресение", всегда упоминал, что это Коневский сюжет. Кони говорил Тане, что мог бы быть полезен Льву Николаевичу советами и поправками в описании судов и всей стороны судопроизводства. Кроме того, Анатолий Федорович Кони велел передать Льву Николаевичу, что за те три года, в которые они не виделись, Кони не сделал ничего такого, за что бы ему перед ним покраснеть.
В день рождения Тани, 4-го октября, у нее были гости, в том числе Владимир Сергеевич Соловьев. Он принес Тане какой-то японский подарок, декламировал стихи и сам над ними помирал со смеху. Помню, какой у него был неприятный, громкий, порывистый хохот. Я всегда напрасно чего-то ждала от этого прославленного за ум человека и с недоумением относилась к его постоянному упорному молчанию или шуточкам. Читала его статьи и некоторые мне нравились. Но помню 2-ю или 3-ю часть статьи "О любви"94 я прочла и вознегодовала за бессмыслицу ее.
1897. МУЗЫКА И ЛЕКЦИЯ
23-го марта вечером пришли к нам Танеев и Гольденвейзер и играли концерт Чайковского на двух фортепианах, и потом любимую Льва Николаевича сюиту Аренского. Очень было приятно и удивительно хорошо сыграно. Посещала я часто концерты и с каким-то замиранием сердца ждала 9-ю симфонию Бетховена. Писала тогда сестре, что если б не музыка, тяжела бы была трудовая, дергающая со всех сторон за сердце -- моя жизнь.
Когда никого не было дома, я сама много играла, и если не делала больших успехов, то выучивалась лучше понимать музыку. Помню, какое удовольствие мне доставила опера "Дон-Жуан", которую я слушала из директорской ложи, куда меня пригласили.
Пошла я раз на лекцию в Синодальное училище, на которой священник читал "О клятве", против Толстого. Все время было досадно и злоба кипела во мне, слушая эти нелепые, кощунственные, поповские парадоксы и доказательства, что клятва свята как молитва, но что люди сделали ее грешной, преступая клятве и не храня ее свято. По-видимому, публика не только была холодна, но протестующе-сдержанно относилась к лекции. А мне так и хотелось закричать на этого священника, чтоб он прекратил свою кощунственную болтовню.
На Святой, в народном театре давали для народа пьесу Льва Николаевича "Первый винокур"95. Я, к сожалению, не пошла ее смотреть, очень была занята корректурами, а пошли наши девочки и говорили, что пьеса имела в народе успех, и публика смеялась и одобряла.
В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ И ПОЕЗДКА В ПИРОГОВО
27-го октября я получила от Льва Николаевича письмо, в котором он писал, что узнал от сына Сережи о смерти Генри Джорджа96, проекту которого о едином земельном налоге всегда очень сочувствовал Лев Николаевич. Смерть эта тронула его, как бы смерть очень близкого друга. Такое же впечатление произвела на Льва Николаевича смерть Александра Дюма. Сережа тогда привез отцу статью о науке Карпентера, которую он очень хорошо перевел по заказу отца на русский язык и которая очень нравилась Льву Николаевичу97.