Спортивные игры совсем больше не привлекали меня. Школьные учителя не раз говорили мне, что я все худею и бледнею. По субботам я уже не уходил больше в дальние прогулки за город, у меня не хватало для этого времени. Все свое время я отдавал учению. Я надеялся получить стипендию в университете и на эти средства самостоятельно жить. Всю свою энергию, все свои силы я отдавал этой цели.
На зимних экзаменах я получил похвальный отзыв, летние должны были решить мою судьбу.
Время экзаменов наступило. Я очень волновался и ни на минуту не отрывался от книг - все повторял, просматривал, учил.
Первые три дня прошли благополучно. На четвертой я заболел от переутомления. Предстоял трудный для меня экзамен, и, вместо того, чтобы готовиться к нему, я сидел и бессмысленно смотрел на стену, а перед глазами то все кружилось, то было черно. И я бормотал про себя: «Я не могу заниматься, я не могу заниматься». Потом, словно в полусне, я слышал, как наша работница сказала: «Парнишка, видно, сильно захворал».
Сейчас же пришла моя мать, пощупала мой пульс, приложила руку ко лбу и сказала:
- У него высокая температура.
Послали за доктором.
- У него не только сильный жар, - сказал доктор, - мальчика неблагополучно с левым легким.
Меня тотчас же положили в постель. Оборвались мои экзамены и занятия в колледже.
- Его нужно отвезти куда-нибудь, ему необходима перемена обстановки, - советовал доктор.
Куда? Этот вопрос решил я. Меня тянуло на ферму, в радушную семью Блекуэл, у них мне было хорошо.
На следующее утро, как только начало светать, мать пошла со мной на станцию. Брат Артур нес небольшую сумку с моими вещами. Она весила не больше десяти фунтов, но я был слишком слаб, чтобы нести ее.
Целый день меня трясла лихорадка в поезде, и никого из близких не было со мной. Я ехал один.
Я с трудом поднялся вверх по тропинке и постучал в дверь.
Радостные приветствия сейчас же сменились тревожными вопросами.
- Что с тобой, Эрнест? Ты заболел?
Я опустился на стул и сказал, что моя сумка внизу, у калитки, что у меня нет сил донести ее.
Неделю спустя мистрис Блекуэл писала моей матери:
«Приезжайте скорее, он не жилец на этом свете».
Мать приехала с первым же поездом. Взволнованная, она подошла к моей постели и опустилась на колени. Она молилась так горячо, как я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь молился. Она просила прощения за то, что плохо заботилась обо мне, просила вернуть мне силы и здоровье. Она молилась долго и усердно, и слезы струились по ее щекам.
Когда мать кончила молиться, она сказала мне:
- Завтра мы поедем домой. Бог услышит мою молитву.
На следующий день мы отправились в трудный путь - в Торонто. От станции до нашего дома - в первый раз в жизни - я ехал в экипаже.
Дома меня окружили лаской и заботой, прислушивались к малейшему моему желанию, считались с каждым капризом в еде. На время все домашнее хозяйство было перестроено, чтобы обслуживать меня и угождать мне.
Старик доктор сказал:
- Кормите его как можно лучше. Давайте все, что только ему захочется. Если парнишка прибавит в весе, он будет жить, если нет - умрет.
Помню, как я встал на весы в бакалейной лавке. Мне тогда было уже пятнадцать с половиной лет, а весил я только девяноста фунтов. И это во всей одежде. Через неделю я снова взвесился - весы показали сто два фунта.
Старый доктор сказал лаконически:
- Он выздоровеет, если только не будет рецидива.
Та зима была чудесным временем. За мной ухаживали, меня хорошо кормили, и я начал поправляться. Каждый день мать приготовляла для меня ванну и массировала мои худые руки и ноги. Каждый вечер она сидела у моей постели и подходила ко мне ночью, чтобы прислушаться к моему дыханию. И всегда она опускалась на колени у моего изголовья и тихо шептала молитву, боясь разбудить меня.
Когда я не спал, она молилась вслух.
Уже давно у меня была заветная мечта - иметь ружье. У всех моих товарищей были ружья, и каждую субботу они отправлялись за город на болото и там охотились. Но отец и слушать не хотел об этом, он всегда препятствовал всему, что способствовало моему увлечению естествознанием: он хотел, чтобы я был художником.
Теперь у меня появилось надежда уговорить отца. Я просил его разрешить мне охотиться с ружьем, после того как я выздоровею. Отец хотя и неохотно, но все-таки дал свое согласие, уступая главным образом просьбам матери, которая, как всегда, поддержала меня.
Итак, разрешение на ружье было дано, правда, при условии, что я приобрету его на собственные средства.