- Если понадобится, можешь дать мне в долг?
- Сир, у меня в кармане всего двенадцать луидоров. Я готов предложить вам все.
- Как так, у тебя больше ничего нет?
- Нет, сир.
Он стал расспрашивать:
- Сколько ты получаешь?
- Мне ничего не нужно, сир. Я ни на что не жалуюсь, я и так очень счастлив.
- Ты скажи, сколько получаешь за службу у меня?
Мне вновь не хотелось сообщать ему правду, но он начал возмущаться дворцовым управляющим мосье Фишером и настаивал:
- Назови свое жалованье.
- Сир, я ничего не требую, поэтому мне не платят, - принужден был сказать я.
Это было для него неожиданностью.
- Значит, ты два года служишь у меня и не получаешь денег?
- Извините, сир, я привез с собой из Египта кашемировый шейный платок. На днях я продал его и смог купить папиросы и разную мелочь.
Услышав это, он вконец разгневался и приказал:
- Позови сюда этого Фишера[7].
Я не мог оставить свой пост и послал за ним ребят из гардеробной. Явившийся Фишер первым долгом спросил меня:
- Император не в духе? Затем он позвал меня в столь поздний час?
Я ответил:
- Не знаю, но думаю, тревожиться не о чем, он в хорошем настроении.
Когда я доложил о прибытии мосье Фишера, Бонапарт сразу же набросился на него с упреками:
- Почему вы не платите Рустаму из императорской казны? Большинство французов служат мне по личным своим побуждениям, а Рустам предан мне до конца. И вдруг выясняется, что он уже два года ничего не получает из казны!
Фишер побледнел:
- Сир, без приказа я ничего не мог делать.
Наполеон вышел из себя:
- Ты форменный Идиот, ты сам должен был напомнить мне о приказе! У меня тысяча своих забот! Сейчас же включите Рустама в список моих камердинеров.
Однако об оплате за прошлое ничего не сказал. Одним словом, я с этого дня, как и другие, стал получать в месяц тысячу двести ливров, а спустя некоторое время - две тысячи четыреста.
Дворцовая служба только создавалась, стали брать на работу бывших лакеев. И однажды управляющий Фишер сказал мне:
- Рустам, вы больше не будете обслуживать императора.
Я удивился:
- Почему? Я ведь служу ему еще с Египта. Неужели он недоволен мной?
- Нет, просто восстанавливается старый порядок. После этого вы будете передавать чистую посуду лакеям, они будут подносить ее императору, а использованную посуду вы получите назад от лакеев.
Понятно, что я не согласился:
- Я так служить не могу. Если император спросит, почему я его не обслуживаю, я скажу правду.
Я фактически перестал подавать Бонапарту еду, но он так ни о чем и не спросил.
Князь Невшательский, маршал Бертье, представил однажды список участников охоты, и в нем не было оруженосца. Князь предложил одного человека, от которого Наполеон решительно отказался:
- Это место, - сказал он, - принадлежит Рустаму. Он научился своему делу у Бутэ, и во время охоты всегда был рядом со мной. Кроме того, он честный, самоотверженный юноша, так что имейте это в виду.
Я, естественно, об этом разговоре не знал, мне рассказали о нем несколько дней спустя. А еще до этого князь Бертье обещал дать мне разрешение охотиться в Сен-Жермене (очень мне хотелось кроликов пострелять). Однажды утром слуга Невшателя принес мне большой конверт. Я решил, что это разрешение на охоту, но в конверте оказалось свидетельство о присуждении мне звания оруженосца, к которому Невшатель приложил свое личное, очень теплое поздравительное письмо[8] . Фактически, согласно новой должности, мое годовое жалованье составляло две тысячи четыреста ливров. Я тотчас же пошел к императору и выразил свою глубокую признательность и обещал сделать все, чтобы быть достойным оказанной мне Его величеством чести.
И вдруг Наполеон напомнил:
- Рустам, в Египте я однажды подарил тебе славную саблю, что-то я ее больше не вижу, куда ты ее девал?
Я не мог скрыть:
- Сир, как только мы приехали во Фрежюс, князь Бертье попросил у меня эту саблю, обещав вернуть ее в Париже. Но не знаю почему до сих пор ее не вернул.
Император возмутился:
- Мне это не нравится. Сегодня же найдешь его и от моего имени попросишь саблю обратно.
Но Бертье сабли не вернул:
- Никакой сабли у меня нет, не понимаю, о чем ты говоришь.
Вернувшись во дворец, я передал императору его ответ.
Бонапарт послал меня к нему вторично.
- Пойми, - сказал Его величество, - Бертье задумал присвоить твою саблю, но я этого не хочу. Скажи, что император требует.
Я снова подошел к князю Невшателю и в точности передал слова императора.
- Послушай, ты по-французски понимаешь?
- Да, монсиньор.
- Значит, вбей в свою башку, что я с императором произвел обмен, вместо этой отдал ему другую саблю.
Пришлось мне смириться:
- Все ясно, монсиньор.
Узнав об этом разговоре, Наполеон покачал головой:
- Бертье, похоже, подлец... Ничего, я подарю тебе другую саблю.
Бонапарт потребовал у своего дворецкого мосье Гебера все свои сабли и, наверное, самую лучшую (клинок из дамасской стали, в ножнах) подарил мне. Я поблагодарил и больше никому своей сабли не давал.
Далее мы какое-то время провели в Мальмезоне[9] . Однажды перед сном император спросил:
- Рустам, ты сегодня виделся с маршалом Бессьером?
- Нет, сир, - ответил я.
- Постарайся обязательно увидеться с ним. Я кое-что дал ему для тебя.
Наутро маршал Бессьер дал мне акций на пятьсот ливров и особо подчеркнул, что это подарок Наполеона. Когда мы уже были в Сен-Клу, император, прогуливаясь в Оранжерее, спросил меня:
- Ты видел Бессьера, Рустам?
Я поклонился:
- Да, сир, и я очень вам благодарен. Он передал мне акций на пятьсот ливров...
Наполеон перебил меня:
- Ты, верно, не умеешь хорошо считать. Акций было на гораздо большую сумму.
Я вновь попал в неловкое положение:
- Извините, сир, я считать умею. Было ровно на пятьсот ливров. Император не поверил:
- Не может быть. Поди сейчас же принеси билеты.
Акции были у меня в комнате. Пересчитав, он покачал головой:
- Что я могу сказать... ты прав...
А потом добавил:
- Я распорядился дать тебе на девятьсот ливров акций. Бессьер, видно, четыреста оставил себе. Нехорошо, ах, как нехорошо...
Он в тот же день вызвал маршала и как следует отчитал его. А Бессьер подумал, что это я пошел и нажаловался. Ясное дело, что я его не боялся, я ведь ни в чем не был виноват. Но Бессьер, как только увидел меня, стал грозиться:
- Я только что был у императора и выложил ему все, что нужно. Можешь и ты пойти к нему и сказать свое.
Я поклялся:
- Монсиньор, я только поблагодарил императора за заботу обо мне. Что же касается количества акций, то он сам спросил о них. Клянусь честью, я ни на кого не жаловался!
Спустя два дня Бонапарт через своего секретаря[10] послал мне акций примерно на четыреста ливров, и таким образом вся сумма составила девятьсот ливров.
Хотя дела мои шли неплохо, я никогда не мог забыть мою бедную мать и сестру. Через посольства Константинополя, Санкт-Петербурга я послал им четырнадцать писем, но никакого ответа не получил.
Однажды на охоте Его величество спросил:
- Рустам, у тебя есть твой портрет?
Я ответил:
- Да, сир, господин Изабей[11] по моему заказу сделал небольшой портрет.
- Так вот, сегодня маршал Брун едет в Константинополь в качестве посла. Давай отправим портрет твоей матери.
Это предложение мне не понравилось. Наполеон много раз обещал привезти мою матушку во Францию. Поэтому я спросил:
- Сир, если Ваше величество хочет, чтобы мой портрет доставили матери, значит ли это, что вы отказались от намерения привезти ее?
Он объяснил:
- Одно другому не мешает. Пока пошлем твой портрет, а после подумаем о ее приезде.
Один парижский коммерсант армянин был готов отправиться на Кавказ и Крым, найти матушку и сестру - я их как раз в этих краях и оставил. Для этого он просил заверенный рукой императора паспорт, три тысячи франков и экипаж. Когда я передал это Наполеону, он сказал: