Однако жена моя была настойчива - она стала просить и умолять станционных, служителей, но совершенно напрасно. Ей объяснили:
- Мадам, мы не в состоянии удовлетворить даже самых высокопоставленных господ...
Когда Александрин расстроенная вернулась домой ни с чем, у меня стало очень скверно на душе, но я утешил себя тем, что если бы мы даже и нашли коней, пропуска бы нам все равно не дали.
Но и на этом мои мучения не кончились. Один знакомый полицмейстер вполне серьезно посоветовал к возвращению роялистов покинуть Париж. Он считал, что лучше мне уехать по собственной воле и некоторое время пожить в провинции, чем сидеть дома и ждать ссылки. Это было уже нечто новое и неожиданное, мне и в голову не приходило, что меня когда-либо сочтут опасным элементом. Но полицейский объяснил, что в Париже уже с подозрением относятся ко мне. Меня умоляли спастись и жена, и мои дети, которых я нежно любил и не хотел подвергать испытаниям. Поэтому перед въездом короля в Париж я укрылся в Труа, где оставался целых четыре месяца. Через два месяца после моего отъезда из Парижа моя семья обратилась к министру полиции с просьбой разрешить мне вернуться в Париж или хотя бы иногда приезжать. Спустя два месяца министр дал разрешение...
За несколько дней до родов императрицы Бонапарт по ночам будил меня и посылал к роженице за новостями. Я справлялся у окружавших Мари-Луизу женщин и докладывал Его величеству все, что узнавал от них. Однако самую последнюю перед родами ночь Наполеон сам провел с женой, причем, взяв ее под руку, заставлял ходить по комнате. У нее уже начались слабые боли. Часам к шести утра она немного успокоилась и уснула. Император поднялся к себе и позвал меня:
- Вода для ванны готова?
- Да, сир, давно...
Он вошел в ванную и попросил еды. Через полчаса его известили о приезде мосье Дюбуа[24].
- Наконец-то вы появились, Дюбуа, - обрадовался Его величество, какие новости, сегодня все кончится?
- Да, сир, роды продлятся недолго, но мне бы хотелось, чтобы Ваше величество не спускались вниз.
- Почему?
- Хотя бы потому, что вы своим присутствием подавляете меня.
- Я не буду вам мешать, мне хочется, чтобы вы приняли роды, как вы принимаете у обычной крестьянки, и не обращали на меня внимания.
- Я хочу заранее предупредить Ваше величество, что мне не нравится положение ребенка.
Бонапарт потребовал дополнительных разъяснений, чтобы понять, что это значит, и спросил:
- И что вы в таком случае намерены делать?
- Сир, я вынужден прибегнуть к скальпелю.
- Боже мой, - заволновался Наполеон, - а это не опасно?
- Ничего не поделаешь, надо сохранить и мать, и ребенка.
- Во всех случаях, Дюбуа, прежде всего спасите мать. Пожалуйста, поспешите к ней, я сейчас приду.
Доктор вновь спустился по лестнице, ведущей прямо в покои императрицы. Его величество поспешно вышел из ванны, оделся и пошел на половину своей супруги. Я последовал за ним, ибо и мне было небезразлично, что делается внизу.
Но в спальню жены Наполеон вошел один. Все высшие офицерские чины собрались в гостиной, двери были широко раскрыты. Словно то был праздничный день. Я был в туалетной комнате, смежной с гостиной. Наши двери тоже были распахнуты.
Наконец новорожденный появился на свет. Император спросил у графини Монтескье [25] , которая принимала ребенка:
- Мадам, ну что?..
Нянька ответила:
- Минутку терпения, сир, сейчас посмотрим.
Но Его величество не стал ждать, обеими руками он взял сына и показал всем. Потом быстро прошел в гостиную и сказал:
- Господи, прикажите, чтобы дали двести артиллерийских залпов!
Наполеон очень любил детей, часто спрашивал о моем сыне. Однажды я привел ребенка в его кабинет, императрица тоже была там, она улыбнулась и сказала:
- Какой прелестный наследник!
В то время моему сыну было четыре года, он со всеми говорил на "ты" и был лишен свойственной его возрасту застенчивости. Бонапарт обнял его, усадил на подоконник, и он сразу же начал играть с его орденами и спрашивать, кто их вручил ему.
- Такие вещи дают только тем, кто умен. Ты ведь умный, правда?
Его величество заглянул ребенку в глаза:
- А ну-ка погляди на меня!.. Да ты, видать, шалун...
Мне было не по себе, что мальчик разговаривает с императором на "ты" и усиленной мимикой старался призвать его к порядку. Его величество заметил это, повернулся ко мне спиной и продолжил беседу:
- Ты молишься Богу?
- Да, каждый день, - ответил мой сын.
- А как тебя зовут?
- Ашил Рустам, а тебя?
Я был вынужден подойти и сказать:
- Послушай, Ашил, это наш император.
Мой сын понял это по-своему:
- А, значит это ты каждый день ходишь с моим папой на охоту?
Бонапарт удивленно посмотрел на меня:
- Неужели и в самом деле не узнает?
Я стал оправдываться:
- Ребенок постоянно видел вас только в охотничьей одежде, поэтому в мундире не узнал вас.
Наполеон ласково потянул Ашила за ухо, растрепал ему волосы. Мальчику было очень весело, и ему хотелось продолжать болтать, но Бонапарт сказал:
- Мне пора идти завтракать, а ты как-нибудь еще раз приходи ко мне в гости.
Я спал на половине Бонапарта, в комнате, смежной с его спальней, где для меня каждую ночь ставили раскладушку. А в тревожные дни я придвигал раскладушку к дверям его спальни.
Однажды ночью Его величество не стал вызывать меня звонком, а просто открыл дверь и наткнулся на мою кровать. Он понял мои опасения и залился хохотом. На следующий день всем рассказывал:
- Если даже враги ворвутся в мою спальню, Рустам не будет виноват. Он защищает императорскую дверь своей кроватью.
Но, повторяю, я делал это только в тревожные дни, обычно же спал в середине комнаты, пока дворцовый маршал не нашел нужным поставить в комнате широкий шкаф с кроватью.
Подобные удобства были созданы в Сен-Клу. Во время нашего очередного посещения Сен-Клу дворцовый маршал заметил, что так будет аккуратнее и удобнее. Я нашел весьма уместным его нововведение и с этого дня спал на своей новой кровати.
Но однажды Его величество - вышел ночью позвать меня и, не найдя кровати возле дверей, страшно переполошился. Заметив шкаф, в котором стояла моя кровать, потряс меня за плечо. Спросонья я не сообразил, что происходит. Первой моей мыслью было, что это преступники ворвались в спальню императора. Я вскочил с места, чтобы схватить их. Однако тотчас же понял, кто передо мной, и страшно смутился. Тем более, что он осыпал меня упреками;
- Так-то ты защищаешь жизнь императора? Вот так все и покидают меня...
Я проводил его до дверей спальни, объясняя на ходу, почему я спал не там, где он ожидал, но он ничего не желал слушать. Лишь наутро, вспоминая о ночном происшествии, он долго смеялся над тем, как я испугался.
- Верно, сир, - признался я, - я и сейчас дрожу, вспоминая ту минуту. Мне показалось, что кто-то хочет ворваться в спальню Вашего величества. И даже в один момент я схватил вас.
Бонапарт рассказал об этом случае и Жозефине, которая всегда защищала меня:
- Бедный Рустам, он всем существом предан тебе, а ты со вчерашнего дня все подшучиваешь над ним.
Императрица так любила мужа, что симпатизировала всем, кто был искренне предан и верно служил ему. Более того, она покровительствовала таким людям, мирила, успокаивала Его величество, у которого, как известно, был безудержный, вспыльчивый нрав. Несколько раз меня спасло от отставки лишь вмешательство Жозефины.
И тем не менее кое-кому удалось лишить меня участия в парадах. Правда, во время подобных мероприятии у меня особых обязанностей не было, то была, так сказать, почетная служба, но я столько лет был при Наполеоне, почему бы мне не воспользоваться своими правами? Я был вынужден пожаловаться императору, что меня затирают.