Он лишь сказал:
- Никого не слушай, просто займи отведенное тебе место.
И издал на этот случай строгий приказ. Казалось, на этом внутренняя борьба кончилась. Однако вскоре мне дали понять, что дворцовые кони слабы и больны, а я только зря мучаю их. Я решил смириться и больше не докучать императору своими просьбами. И еще я втайне надеялся, что он сам заметит мое отсутствие, но поскольку он закрывал на это глаза, я больше разговоров не затевал.
Позже так попытались поступить со мной и во время коронационных торжеств.
Еще давно Его величество заказал для меня два праздничных мундира мамлюка, сшитых разными мастерами, один роскошнее другого. А однажды вечером он вызвал меня в большой салон и в присутствии высокопоставленных сановников подарил мне украшенный бриллиантами кинжал. По всему чувствовалось, что я тоже должен занять свое место в императорской свите. Откуда было мне знать, что для моего отстранения придумываются самые разные причины. Я был так уверен в своем участии, что однажды даже пошел к мосье Коленкуру, чтобы посмотреть на свою парадную лошадь. Но Коленкур весьма хладнокровно заявил, что для меня конь не предусмотрен и для выяснения причины послал меня к старшему церемонимейстеру [26]. Этот повторил то же самое и посоветовал обратиться к Его императорскому величеству. По его словам, распределение мест было сделано самим императором.
Во время обеда я улучил минуту и попросил у Наполеона разрешения принять участие в коронации. Император сказал, что это и его желание тоже, и позволил мне пойти к Коленкуру и выбрать хорошего жеребца. Но Коленкур продолжал стоять на своем. Не желая более надоедать Его величеству, я решил обратиться к императрице. Она великодушно согласилась переговорить с супругом и велела мне ждать их после обеда в гостиной. В тот момент, когда Его величество пил кофе, я неожиданно вошел к нему.
- Ну? - спросил Бонапарт. - Чего тебе?
Вмешалась Жозефина:
- Наш любимый Рустам очень огорчен. Ему не разрешают сопровождать тебя в Нотр-Дам, В минуту опасности он всегда был рядом с тобой, справедливость требует, чтоб он разделял и минуты твоей славы.
Бонапарт резко повернулся ко мне:
- Есть у тебя красивая форма мамлюка?
Я напомнил ему:
- Даже две.
- Иди надень и покажись.
Через мгновение я предстал перед его глазами в сверкающих, как солнце, одеяниях. Он и императрица нашли мою форму великолепной и, вызвав мосье Коленкура, распорядились выдать мне коня. Когда последний заметил, что я не могу участвовать в коронации, ибо по этикету в коронационных процессиях мамлюков не бывало, Наполеон решительно заявил:
- Он должен присутствовать везде...
Так мне посчастливилось проводить императора в Нотр-Дам, причем я чувствовал себя особенно счастливым оттого, что сумел устранить все воздвигнутые на моем пути препятствия.
В гардеробной был парень, который три дня разнашивал для Бонапарта новые туфли и сапоги. Звали его Жозеф.
Шел 1811 год, император был в Париже. Однажды утром он совершал туалет в присутствии старшего дворецкого и врача, когда в салон вошел сапожник Жак. Император не заставил его долго ждать:
- Пожалуйста, можете брать мерку.
- С удовольствием, сир, будьте уверены, останетесь весьма довольны.
- А сколько я должен заплатить?
- Двенадцать франков, мне кажется, совсем не дорого...
- Как не дорого, для такого маленького размера даже слишком дорого. Другие, правда, берут тринадцать, но чтобы не обидеть вас, я распоряжусь, чтобы вам заплатили двенадцать.
Когда сапожник ушел, Его величество спросил:
- Как звали этого молодого человека? Он истинный француз.
Но потом выяснилось, что туфли ему жмут, и нам пришлось отдать их на разнашивание Жозефу из гардеробной...
Сморгони [27] - польский город, славящийся дрессировщиками медведей. Мы остановились там во время отступления из России. Стояли жестокие морозы, дороги были покрыты таким слоем снега и льда, что стали совсем непроезжими. Его величество шагал, опираясь на толстую палку. Однако, несмотря на плохие дороги, через час по прибытии в Сморгони Наполеон сказал мне:
- Рустам, приготовь экипаж, скоро выезжаем. Найди Меневаля и возьми у него все деньги, какие есть.
Мосье Меневаль вручил мне шестьдесят тысяч франков золотом, которые были предназначены на нужды Его величества[28]. Сумму эту я прежде всего разделил на три части, первую спрятал в коробке, вторую в разрисованном кувшине и третью - в больших гильзах с двойным дном. Потом все это запер в тайнике экипажа и держал ключ у себя. В дороге за коней платил старший конюший. Я, конечно, закупил продовольствие, но мы не смогли его съесть, потому что вся еда замерзла, а бутылки с вином лопнули на морозе.
Наш быстрый отъезд вызвал у всех тревогу и у меня выпытывали, мол, о чем говорит и думает император.
Наконец вечером к девяти часам мы выехали в сопровождении трех гренадерских рот[29] . В экипаже Его величества сидел старший конюший. Маршал Дюрок и Лобо[30] были в санях. Вместе с польским офицером Воншовичем, переводчиком Бонапарта, я ехал впереди.
Было очень поздно, когда мы подъехали к первой станции [31]. Примерно треть наших значительно отстала. Я сошел с коня по нужде и заметил в ближайшей хижине слабый огонек. Войдя в дом, чтобы зажечь мундштук, я увидел растянувшихся на соломе нескольких мужчин. Одного из них я сразу узнал - то был офицер полиции императорской охраны. Увидев меня, он очень удивился:
- Каким ветром вас сюда занесло?
Я сказал, что нахожусь здесь с императором.
- Хорошо, что вы не прибыли раньше, - обрадовался он, - всего час назад казаки с криками "ура!" напали на село.
Снова я сел на коня, и мы продолжили путь. Нас сопровождали только несколько поляков, оставшихся от трех эскадронов. Лошади падали, и никакая сила на свете не могла заставить их подняться, так что на следующей станции у нас уже и сопровождающих не осталось.
Наконец добрались мы до Вильны, но Наполеон в город не вошел. В окрестностях города [32], на обочине дороги, ведущей во Францию, был домик, в котором он остановился, и велел вызвать к себе мосье Маре, герцога Бассано, находившегося в Вильне. Он тотчас же явился и пробыл у Наполеона больше часу. Наполеон почти ничего не ел, потому что наш провиант был несъедобен. Мосье Маре предоставил императору своих шестерых коней и кучера. На рассвете мы вошли в Ковно, переночевали в трактире, хозяином которого был француз. В честь Наполеона в камине развели сильный огонь и сварили вкуснейший обед. Едва мы успели перевести дух, как пришлось снова сесть на коней. Далее мы остановились в небольшом селении, где Наполеон позавтракал и занялся своим туалетом. Я взял с собой три смены белья и так как грязное белье не хотелось таскать с собой, то отдал трактирщице. Тут же все присутствующие бросились к белью и растаскали его по кусочкам.
В дороге император распорядился выдать Коленкуру денег. Я открыл свой разрисованный кувшин и спросил, сколько дать. Наполеон вырвал у меня из рук кувшин и опорожнил его прямо в шапку старшего конюшего. Но я попросил, чтобы сумма на всякий случай была уточнена. Коленкур высыпал золотые монеты на стол и по одной пересчитал их.
В этом же трактире мы оставили свои экипажи и пересели в сани. Его величество вместе со старшим конюшим сели в первые, крытые сани, маршал Дюрок и польский офицер - во вторые, а я вместе с генералом Лефевром-Денуэтом[33] - в третьи. Императорские сани ехали очень быстро, и мы примерно на полдня отстали от них. Но на первой же станции я нашел письмо Наполеона дворцовому маршалу, в котором он приказывал приложить все усилия, чтобы мы с Воншовичем как можно скорее доехали до Франции.
Дворцовый маршал предоставил нам более легкие сани, но мы только на следующий день добрались до Варшавы и присоединились к императору. Он пообедал и принял разных сановников, в том числе архиепископа де Малина. Снова на санях продолжили мы путь и приехали в Познань. Местные власти явились в трактир и нанесли визит императору.