Три дня спустя мы дошли до большого города[17] прямо у подножия Кавказских гор. В короткое время всех детей продали, остался я один. Вскоре исчез и негодяй "отчим", удачно продав и меня (это был уже пятый раз).
Но я попал в руки доброго хозяина, хорошо относившегося ко мне. Я был настолько свободен, что мог один прогуливаться по городу. Конечно, мысль о побеге не оставляла меня, но дорогу к бегству перекрывала река Кура. Будь у меня деньги, я бы смог перебраться на другой берег. Поэтому я вынужденно пробыл здесь три зимних месяца, глубоко страдая от того, что нахожусь вдали от милой моей мамы.
Одно было ясно - здесь мы долго не задержимся. Хозяин мой был богатым скупщиком шелка и часто ездил в Крым. Однажды он дал мне меховые сапоги и тулуп, и мы пустились в путь - к Кавказским горам. Был страшный холод, и мы с большим трудом перебрались через Кавказский хребет. Купец взял с собой два одеяла, которые нам очень пригодились. Но не для того, чтобы укрываться ими. Мы расстилали их в длину и шагали по ним. Как только проходили по одному одеялу, расстилали другое, чтобы не увязнуть ногами в снегу. Мы преодолели еще много трудностей, два дня шли пешком и наконец добрались, до центра кавказской земли - Лезгистана[18]. Местного владыку звали Гераклиус, край этот хоть и был горист, зато очень красив. Как и в Гяндже, здесь занимались торговлей шелком и кашемиром. Хороши были овцы в Лезгистане, упитанные, каждая весила около восьмидесяти фунтов и даже больше. Славные были у них и лошади. Татары и даже турки Анапы увозили отсюда прекрасных скакунов.
Мой хозяин спешил часом раньше добраться до земли турок, но неожиданно я заболел. И все случилось так - однажды я пошел в горы гулять, очень замерз и вернувшись, сел, как. и все, поджав под себя ноги, возле очага. На очаге стоял большой котел с Кипящей водой. Кто-то, помешивая угли в очаге, перевернул котел и облил мне ноги. Обе ноги вздулись, как бочки, много я страдал От боли, но все же выздоровел.
Наконец мы пустились в путь и через три дня вошли в татарский город Александрию. Однажды я попросил хозяина отпустить меня одного погулять. Он не отказал. Не успел я выйти за дверь, как вдруг увидел знакомую мне по Аперкану девчушку лет тринадцати. Ее взяли в плен за несколько месяцев до меня.
Я рассказал ей все, что знал о е° родных, а она мне и говорит:
- Твоя сестра Мариам тоже здесь, хочешь отведу тебя к ее хозяину?
Что могло быть лучше встречи с родной сестрой! Девочка проводила меня до дверей того дома, я вошел, спросил сестру. Она увидела меня, бросилась мне на шею. Но у нее было куда больше выдержки, чем у меня. Я так горько рыдал, что не мог и слова вымолвить и спросить о пропавшей в Гяндже моей бедной матери.
Мариам как могла утешила меня и рассказала, что матушку выкупил обосновавшийся в тех краях богатый купец армянин, тут же отпустил ее на свободу и сказал, что если она хочет, может вернуться к себе на родину. Но мама не могла одна проделать такой путь, потому и жила в доме купца как гостья, пока дороги станут безопасны или представится какая-нибудь иная возможность.
Как я был рад, что мама находится не так далеко от меня, от Александрии до Кзлара[19] не больше двадцати миль. Я попросил у хозяина разрешения съездить к матери, но он решительно отказал. Потом я стал упрашивать армянских купцов выкупить меня, а там я извещу отца, и он отдаст им деньги, но никто не соглашался. Все говорили:
- За тебя очень дорого просят[20].
Я страдал, что не могу попасть в Кзлар и в последний раз поцеловать матушку, потому что меня вскоре продали в шестой раз на этот раз прибывшему из Константинополя торговцу детьми, и он должен был увезти меня с собой. Я предложил этому торговцу купить и мою сестру, чтоб мы могли утешать друг друга на чужбине, но он отказал. Короче говоря, я был безутешен. Все дни плакал, а моя добрая сестрица осушала мои слезы, говоря:
- Я отрежу прядь твоих волос и отдам маме, пусть она убедится, что ты жив.
Так утешала меня Мариам дней пятнадцать, а на прощанье взяла ножницы и отрезала большую прядь моих волос. Она заливалась слезами, говоря:
- Рустам джан, где бы ты ни был, обязательно напиши нам. Ты же знаешь, как мы тебя любим и нет у нас другой радости, кроме как день и ночь думать о тебе. Если отец приедет за нами, обязательно пошлем его в Константинополь выкупить тебя.
Она взяла константинопольский адрес купившего меня торговца, обещала писать мне, но с того времени я больше не имел вестей от своих родных.
Никто не знал, конечно, когда мы покинем Кзлар, а моя бедная сестрица тем более. Через несколько дней мы выехали, целью поездки была Анапа, первый порт и граница с Турцией.
Мы шли пешком три дня и дошли до границы Турции и Мегрелии, добрались до высокой горы, за которой на расстоянии полумили находилась Анапа. Когда передо мной впервые раскинулось Черное море, я заплакал и сказал:
- Я пересеку это большое море и навсегда лишусь родных и родины.
Потом мне бросились в глаза торговые суда в порту, которые ждали нас. Наконец вечером мы вошли в город Анапу. А на следующий день сели на корабль, взявший курс на Константинополь. Через два дня показался Дарданельский пролив - нам разрешили войти в пролив, продержав в море несколько дней [21] . Наконец мы вошли в Константинополь.
Мы жили недалеко от Св. Софии, самого большого и богатого храма в мире. Его построили армяне, но турки захватили и присвоили его.
В Константинополе мы прожили шесть месяцев. Однажды из Египта прибыл в город один из торговцев Сала-бея и купил меня. В моей бродячей жизни меня продали в седьмой и последний раз. Прошло несколько дней, мы вновь сели на торговое судно, прошли Дарданеллы и поплыли к Александрии, первому порту Египта.
После шестидневного плавания мы наконец добрались до Александрии.
Нас на два дня оставили в городе немного отдохнуть от долгого плавания, потом посадили в узкие лодки, которые здесь называют "каик", и взяли курс на Большой Каир, где находился сам Сала-бей.
Мы плыли по тому опасному месту, где Нил впадает в Черное море [22]. Огромные волны бились друг о друга, достигая подчас высоты дома. Но так или иначе мы добрались до места целые и невредимые...
Дорога из Александрии в Каир удивительно красива. По берегам Нила тянутся поля сахарного тростника, заросли миндаля и гранатовые деревья. В первый день дошли до Рашида[23], который находился ровно в середине пути, а на следующий день нам подвели оседланных арабских скакунов, чтоб до Большого Каира мы ехали на лошадях. И вечером мы, принадлежащие Сала-бею двенадцать подростков, на конях въехали в Булак, находящийся в полумиле от Большого Каира. Поужинали мы там, а вечером нас собрали, чтобы везти в столицу [24]. И сразу же на следующее утро мы предстали перед Сала-беем, который нас очень радушно принял. Он задавал мне вопросы по-грузински, но я плохо говорил на этом языке, ведь я был ребенком, когда мы выехали из Грузии. Потом спросил, правда ли, что я родился в Грузии, в Тифлисе, я сказал "да". Я назвал имя своего отца, выяснилось, что Сала-бей хорошо знал его, потому что был грузином и часто бывал в Армении.
Почему-то многим кажется, что только грузины и мегрелы могут стать хорошими мамлюками, между тем армяне намного храбрее и смелее их. В то время мне было уже пятнадцать лет, и в конце разговора Сала-бей сказал мне:
- Иди отдохни, я велю, чтоб тебе выдали одежду и коня, ты мой земляк, и я позабочусь о тебе. Постараюсь и отцу твоему сообщить.
Не знаю, насколько он был искренен, после того как мы расстались с сестрой в Кзляре, в Татарии, я от наших не имел никаких вестей.
Я расстался с беем и пошел в предоставленную мне комнату. Проходя по длинному коридору, где стояли группами юные, но более опытные мамлюки, я заметил среди них знакомого парня, моего сверстника. Он был из нашего города, мы с ним когда-то были дружны и он исчез за два года до меня. Я видел не раз, как оплакивали родители своего - пропавшего без вести сына. Подойдя к нему, я спросил, узнает ли он меня. Он ответил, что нет, не узнает.