Тем временем жить становилось все труднее, несмотря даже на введение продуктовых карточек. За хлебом и картошкой (часто мороженной) выстраивались длинные очереди. Эти ежедневные заботы ложились в основном на плечи женщин. Молодежь же была беззаботной. Все ходили пешком, потому что в Париже с самого начала войны и во все время немецкой оккупации общественный транспорт не ходил. И молодые люди всеми возможными способами пытались обойти объявленный немцами комендантский час, танцевали ночи напролет и ели морковные пироги, запивая их странными безвкусными соками. Но никто не жаловался. Мы были молоды!
Встреча
Почему я говорю «мы»? Сейчас расскажу. Сдав экзамен на второй бакалавриат, Александр решил сразу же начать пятилетнее обучение в Св. — Сергиевском богословском институте и потому пришел в институтскую церковь на молебен по случаю начала нового учебного года. Я тоже была в это время в церкви, потому что навещала своего дядю, Михаила Михайловича Осоргина, одного из основателей института, преподававшего там церковную музыку. Мы встретились на ступеньках лестницы, ведущей к церковным дверям, в день памяти преп. Сергия, 8 октября 1940 года. Александр поздоровался со мной (ему было девятнадцать лет и один месяц, мне — семнадцать и два дня!) и сказал неожиданно: «Здравствуйте! Я буду здесь учиться, но я не собираюсь становиться монахом». После службы в квартире моего дяди вместе с другими родственниками мы вместе пили «чай» (напиток военного времени, не настоящий чай, а нечто коричневатое и безвкусное). В тот же вечер Александр сказал одной из моих кузин: «Сегодня я встретил мою будущую жену».
Моя семья
Я прерву свой рассказ для того, чтобы рассказать и о своей семье. Ведь после той судьбоносной встречи на лестнице церкви Св. — Сергиевского института мы провели вместе сорок три года, пока 13 декабря 1983 года Александр не оставил нас, чтобы пребывать «в месте светле, в месте злачне, в месте покойне, отнюдуже отбеже болезнь, печаль и воздыхание».
Итак, моя семья. Мои родители приходились друг другу кузенами, их матери, Елизавета и Марина Трубецкие, были родными сестрами. Елизавета вышла замуж за Михаила Осоргина, Марина — за Николая Гагарина. Мой отец, Сергей Осоргин, большую часть своей молодости провел в России, в прекрасном семейном имении на реке Оке, любимом Сергиевском, живя полнокровной церковной жизнью в окружении любящей семьи на лоне великолепной природы. (Истории этого имения посвятил свою книгу «Эхо родной земли» мой сын Сергей, он сумел очень точно передать дух моей семьи.) У моего отца было два брата, старший Михаил (которого я уже упоминала выше) и младший Георгий, и четыре сестры — Иулиания, София, Мария и Антонина, все очень музыкальные, любящие и привязанные к семье. Георгий был расстрелян большевиками на Соловках, где его имя вспоминается до сих пор [[3]]. Мой отец, Сергей Михайлович Осоргин, изучал биологию в Московском университете, но война прервала его занятия. Он поступил на ускоренные офицерские курсы и воевал в составе полка, известного как «Бессмертные гусары» [[4]]. Я подозреваю, что мой дорогой отец выбрал этот полк из — за его романтического названия, а также потому, что был прекрасным наездником. Мой отец был романтиком, мечтателем и оставался таким всю свою жизнь. После серьезного ранения на поле боя и отправки домой для выздоровления он сделал предложение своей двоюродной сестре Соне Гагариной, которую знал и любил с детства.
В воспоминаниях, написанных моим отцом для его детей и внуков, он описывает свое детство в семейном имении, где он с братьями, сестрами и многочисленными родственниками и друзьями жил круглый год среди природы, регулярно ходил в церковь, был окружен семьей, музыкой и, самое важное, любовью. Каждое время года встречали с радостным предвкушением — первого снега, первого цветка, пробивающегося сквозь тающий снег, ледохода на Оке… В прекрасной церкви в парке имения отмечались все дни памяти святых, а также и главные события сельскохозяйственного года, связанные с разными традициями и приметами, — посевной, началом жатвы, сбором фруктов и других плодов земли.
Рыбалка на заре, поиски червей в ночной темноте, шорохи, запахи, звонкий птичий гомон, — все это было неотъемлемой частью жизни моего отца. Всем этим, как и многим другим, он делился со мной, пока я росла, пробудив во мне большую любовь к нему, желание его защищать и беречь. Неотъемлемой частью самого его существа была и Церковь. Он не произносил громких слов, не заявлял вслух о своей вере, он просто всецело ей принадлежал. В храме он всегда читал, пел, руководил хором. Он знал наизусть слова каждого песнопения всех праздников церковного года. «Слушай и смотри, Льяна, сегодня мы будем петь (или читать, или услышим)…» И праздник был для меня освещен радостным ожиданием.
3
В 2007 году в Соловецком музее — заповеднике состоялась встреча с Георгием Осоргиным — гражданином Франции, внуком Георгия Михайловича Осоргина, политзаключенного Соловецкого лагеря особого назначения, расстрелянного в октябре 1929 года. — Прим. перев.
4
5–й Гусарский Александрийский полк, получивший полуофициальное название «Бессмертные гусары» во время Отечественной войны 1812 года. — Прим. перев.