Но чувствуют же акулы и песики кровь и отчаяние. Успешно пробежал я мимо бездомных бедных песиков, которые уже грызли кости, подаренные им добрыми женскими гражданками пожилого возраста, но угодил прямо в руки к людям, носящим достаточно красивые фуражки. Проверили документы, сделали замечание по поводу пуговичек, еще раз внимательно посмотрели в паспорт, улыбнулись и отпустили по-доброму – спасибо до сих пор им! Чудо какое!
Прыгнул в вагон, хотя двери уже практически закрылись – чудо такое, не могу объяснить. Два чуда подряд – может, день какой-то особенный. Застегнулся и выдохнул до кольцевой. На кольцевой было сложно. То есть, на человека уже был похож, но один эскалатор не работал, и люди решили толпиться бесцеремонно. Также упорно давили вперед. Когда я уже поднялся до вершины эскалатора и оказался в свободно движущемся переходе, заметил, что пуговички умудрились распахнуться, и ребята в синем опять приостановили мое стремление.
– Ну, дорогие, говорю, вы уже один раз отпустили меня сегодня.
Но они не сказали ничего, взяли паспорт и начали читать. Читали долго, растянули дело. То ли латинские буквы изучали, то ли еще чего. Но и они в конце концов отдали честь и отпустили на четыре стороны, благодарю сердечно.
Осталось буквально очень недолго до работы. Шел я вперед и не так страшно опаздывал, чтобы надо было расстраиваться навсегда. Бежал. Осталась одна станция. Выхожу из вагона. Остался один эскалатор. Поднимаюсь. Остался один милиционер… который забирает у меня документы и даже не смотрит на них, а просит идти за ним. Указывает на ментовку. Просит садиться. Просит подождать. Все просит и ничего не осматривает. Не интересуется. Ожидание у меня начало подниматься. Холодный пот. И милиционер недоволен, видимо, мной. И шеф не доволен будет. Кого еще можно разочаровать?
Наконец интересуется и открывает паспорт. Недоумевает. Смотрит. Улыбается чуть заметно. Просит прощения и отпускает с миром.
Дошел до работы, но без чувства достижения. Там удивились даже.
– А ты что здесь делаешь?
– Да я здесь работаю, говорю.
– Работают обычно с утра, а не когда желание появляется.
Я начал объяснять, как останавливали. Ничего не сказали, говорю, долго проверяли, блин, очень долго, будто виза, что ли паршивая. Не в первый раз, между прочем. Потом еще раз. И еще раз. Три раза в один проезд! Кого так останавливают часто? Как можно так жить и приходить на работу вовремя? Мне даже стало не смешно, говорю. Ни в один момент мне не было легко и радостно. Тормозят, а никакой радости нет!
Взяла администраторша паспорт, чтоб посмотреть на визу. Посмотрела внимательно. Позвала другого сотрудника. Потом еще. Все смотрели.
– Ну че, говорю, волнуясь. Нормально?
– Нет, говорит. Не нормально.
Холодно стало.
– У тебя что, сегодня день рождения?
Все эти проверки меня начисто сбили с панталыку.
Подумал секунду. Блин.
– Ну да, говорю.
День рождения. Действительно. Как можно забыть про собственный день рождения?
– Зажал, – говорит. Страшный приговор.
Люди на меня смотрят и головами качают. Кто-то подобрее. Кто-то подходит, по плечу шлепает, говорит: – проставиться надо, старина.
Кто-то желает все-таки всяких благ. А вот она, девка та, не улыбается.
– Да ты, – говорит с выражением презрения, – тьфу.
И правда, трудно с этим спорить. Надо было об этом подумать. На работе как будто каждый день пью шампанское и ем тортик «Киевский» или там «Наполеон». А к своему совсем не подготовился.
– А я-то просто подумал, говорю, что не хотят работать, и поэтому каждый день пьют шампанское, я как-то недопонял сам, что надо, серьезно. А если бы…
Но было уже поздно. Она уже ушла. И больше со мной не разговаривала.
С кем поведешься
Нас увезли в специальную комнату, похожую на ванную. Либо нам хотели сделать приятно, типа – во как нас ценят, дали собственную столовую – либо не хотели, чтоб мы заразили их детей нашим присутствием. Я склонен думать что все-таки первое.
Ну, это было начало – много, много непонятных дружеских жестов, теряющих свои значения в море культурных недопониманий.
Мы реагировали, как любые англосаксоны бы реагировали – мы улыбались и делали вид, будто понимаем.
Местные реагировали по разному.
Дети, отдыхаюшие в лагере, сидящие в общем зале, радостно кричали, что все слова им понятны по-англиски. Обычно понимали только одно, такое общеизвестное, на букву «ф». Вроде рады были нас видеть и хотели нас приветствовать.