Взрослые, работающие на кухне, невнятно реагировали сначала, потом решительно возненавидели. Мы это немножко сами обострили нечаяно. Ведь впервые знакомились с русской кухней вживую. Много чего там видели впервые, вещи, которые впоследствии и по истечению многого времени я дико полюбил и без которых жить уже не могу. Но тогда это все было впервые. И видать никогда не видал. И на глаз странно, и на вкус непонято, и в кишечках вроде сидеть спокойно не хотело. Гречка, везде лук, и огурчики, и укроп, будь здоров. Даже чай непонятно готовили. Я очень просил, чтоб мне принесли молоко, но меня сначала не поняли и принесли какой-то молочный продукт по имени «кефирчик». Мой друг, англичанин, очень переживал без своего чая и решил, что, раз молочный продукт, можно пробовать. Плеснули в чай. На вкус интересно, но не то. А когда наконец допоняли, что мы хотели с молоком сделать, напросто запретили: «Нееет, что вы, совсем что ли? Это некрасиво».
Солдаты, отслуживаюшие свой срок, тоже присутствовали. Лагерь был такой, для детей военнослужащих, или что-то похожее. Сначала этот фактик насторожил немножко. Бывало, идет какой-то солдатик или командующий с автоматом, подбегают все дети толпой и просят, чтоб дали пострелять. И начальник дает. И дети стреляют в воздух. Нас тоже позвали и дали шанс. Все по-настоящему, стреляешь – и плечу больновато, такая отдача у ружья.
Вот солдаты нас приняли радушно. Дали покурить. Очень любезно со мной обменивались сигаретами. За мои скучные «Мальборо» дали какие-то классно вонючие без фильтра. И научили говорить по-русски. Благодаря им я впервые начал лепить какие-то фразы, чтоб меня как-то могли воспринимать.
Каждый день мы приходили в частную свою столовую и присаживались. Вскоре приходили два солдатика, чья работа была нас обслуживать. С ними еда – огурчики и помидорчики в сметане с укропом; гречку или макарошки с котлетами; чай с лимончиком. Классно. Вижу эту еду во сне – теперь, когда окружен гамбургерами. А тогда это было трудное испытание: что с этим делать? Где булочки и кетчуп?! Был, конечно, черный хлеб на столе всегда, и мы с ним делали себе гамбургеры, но было не то.
Солдатики приносили еду, подавали и садились за стол. Смотрели на нас. Аппетиту это не помогало. Волновались мы: они так сидят здесь, потому что не доедаем?
Через пару дней немного расслабились. Научились есть котлеты без булок и под призором. Начали и с солдатиками разговаривать. Оказывается, они тоже хотели разговаривать. Научили нас говорить по-русски, как настоящие мужики. И попросили научить их говорить по-англиски, как настоящие мужики. Короче, классно.
С ними дружили и, как в настоящой дружбе, начали просить об одолжениях. Попросили, чтоб еду нормальную приносили.
– Ви што, – говорят – еда афигитильная. Солдати так не кушают нигде.
И мы в свою очередь пытались принести им подарочки – сигареты и так далее, но они отказывались их принять. Душевные такие ребята. Мои первые русские друзья. Я так горд был, каждое утро просыпался с чувстом своей собственной значимости – у меня настоящие русские друзья. Я уверен был, что теперь все у меня в жизни получится.
Когда воротился в Москву на меня люди начали совсем странно смотреть. Спросил, как куда-то проехать, отвечают: «Сам найдешь дорогу». В ресторане пытался заказать еду – только кивают головой и отходят. Я не мог понять. Спросил у знакомой канадки – хорошо говорила по-русски, хорошо понимала аборигенов.
– Да, – говорит, – ты странно по-русски говоришь, с каким-то кавказким акцентом. Еще и материшься, как солдат.
– Чего!? – недоумевал я, – не понял, на фиг.
– Ты с кем общался все это время? – спрашивает.
– Да, со своими друзьями русскими из Дагестана. – ответил я.
– Понятно, понятно. Ну классно. Так держать.
Только потом я узнал, что лезгин – это не совсем русский, а Дагестан – это не совсем Россия, и что говорю с канадско-кавказским акцентом.
Во как – круто.
Долгое время я ходил на рынок и пытался сохранить свое достояние – с торговцами беседовал об огурчиках и помидорчиках, но потом их выгнали по приказу государственному, очищать начали столицу, и я потерял свою связь с Кавказом навсегда. И акцент свой классный потерял, и остался у меня лишь канадско-глупый акцент. Единственное, что я мог, так это «Боржоми» пить, но потом и «Боржоми» пить стало поздно – запретили и это. Тут и сказке конец.
Банк
Не жалуюсь! Нет, не жалуюсь. У каждого своя сложная работа, каждый работает, как говорится, на износ, не жалея себя. И если каждый случайно задетый, недовольный тип будет все время жаловаться – в будущее двигаться вперед уж никак не успеем. И будущее у нас такое, что нельзя, к сожалению, всю жизнь хранить деньги в носочке под кроватью – приходится с банками сталкиваться. И с банкиршами. И банкирши не исключение. Тоже работают. Тоже двигаются вперед не жалея себя.