Как и когда pommes-frites проникли в Католическое королевство, остается загадкой. Достоверно установлено, однако, что в 1880 году, через пятьдесят лет после завоевания Бельгией независимости, во время ярмарки в портовом предместье Антверпена варили в масле, продавали и поедали ломтики картофеля. Предполагают, что все это происходило у лотка Адриаантье.
Кто такой был Адриаантье, знают все завсегдатаи ярмарок этой страны. Его последователей вы можете и поныне видеть на любой базарной площади, где они строят «Дома старых друзей», с зеркалами, парусами и деревянными стенами, расписанными в меланхолических тонах под такую старину, что дома эти кажутся самым последним криком моды. Вокруг снуют официанты в белых фартуках и черных брюках. От всего этого исходит тот дух достоинства, который присущ был старой кермессе[12] и давно уже рассеялся как дым в других странах Западной Европы.
Коль скоро Адриаантье был родом из Антверпена, то некоторые полагают, что он прослышал о фритах от шкиперов и матросов, благодаря которым котел с кипящим маслом проник впоследствии и в глубь бельгийской территории. Основанием для такого вывода служит тот факт, что впервые о фритах узнали и освоили их технологию в поселениях, расположенных вдоль каналов. Другие голоса уверяют, что Национальное блюдо просто-напросто выдумано неким кулинаром по имени Фрцц (фламандский вариант — Фритс), который проживал в Шарлеруа в конце девятнадцатого века. Подобные и аналогичные источники игнорируют тот факт, что у нас во Фламии еще несколько столетий назад в речевом обиходе бытовал глагол «фритен». От наших историков мне многократно доводилось слышать о старом добром времени, в частности о том, как знаменитый палач из Юрне получал по тридцать сребреников за «фритование» приговоренных к смертной казни в кипящем масле. Я лично могу сослаться и на тот факт, что нередко и с удовольствием едал цыплят, которых «фри-товали» для меня в нашем родном Вестхуке.
— Перед второй мировой войной, — рассказывает Шарль Дюбуа, — я слышал однажды такой анекдот. Одна брюссельская дама спрашивает у своей служанки: «Скажи-ка, Маритье, а с чем вы едите дома фриты?» — «О, — отвечает ей девушка, — с солью, мадам, с солью».
Анекдоты, дорогой брат, несут в себе гораздо больше смысла, чем нам кажется. Порой в них запечатлена целая эпоха.
Соль, о которой говорила Маритье, свидетельствует о том, что в Бельгии фриты приобрели такую быструю популярность по причине всеобщей бедности. Картошку на масле можно было приготовить быстро и дешево, она была вкуснее обычной пиши трудового человека тех лет, ее можно было есть без овощей или мяса. Смазанная жиром, она легко проскальзывала в желудок.
«Сборщики картофеля» Винсента[13] получили свое блюдо и смогли, наконец, счастливо улыбнуться. Люди, на которых работали руки народа, должны были вскоре почувствовать, что ради собственной сладкой жизни надо давать народу и что-нибудь кроме соли. Фриты поставили на повестку дня политику бифштексов.
Долгие годы фриты считались фирменным блюдом исключительно бельгийской кухни. Весь западный мир с некоторым удивлением взирал на облако синего чада, окутывавшее государство на Северном море. Странного вида дома-фургончики под названием «фритюрни», где варился в кипящем растительном масле картофель, приобрели значение национального символа.
Но вот масло перекипело, убежало через край и потекло все дальше, через границы королевства. В начале тридцатых годов долговязые люди, населяющие земли к северу от Бельгии, с высоты своего роста заметили, что масляное пятно вышло за пределы Антверпена и быстро растекается, приближаясь к. Тилбургу и Эйндховену, пограничным городам их страны. Затем оно остановилось. Могучие реки помешали его дальнейшему продвижению, как в стародавние времена они помешали испанскому нашествию.
«В нашем народе, — записал много лет спустя нидерландский хронист, — испокон веку жила естественная боязнь брать пальцами горячие картофельные палочки и отправлять их в рот».
Примечательно, однако, что в трудные годы после второй мировой войны потребление фритов в Северном королевстве резко выросло и в последнее время достигло рекордной цифры — пятьдесят миллионов порций, съеденных в помещении, и девяносто миллионов — на возду-xel Тут, кстати, наглядно проявляется одно из различий между Нидерландами и Бельгией. В Католическом королевстве такой точной статистики никогда не существовало. Здесь люди умеют есть очень проворно. А служителям фиска вовсе не обязательно все знать.