Капища, где осуществляется таинство приготовления фритов, можно подразделить на несколько категорий. Первую представляют крохотные фритюрни, в которых ничего нет, кроме очажка, двух-трех кастрюль и баночек с майонезом и горчицей. Они ютятся в игрушечных будочках где-нибудь в узком переулке или занимают низенькую пристройку какой-нибудь харчевни. Их можно увидеть в тесных привокзальных районах, где одна пивнушка наступает на порог другой. Здесь вы должны быть готовы к тому, что в ожидании своей порции вам придется завязать дискуссию с нетвердо стоящим на ногах господином или дамой сомнительного вида.
Вторую категорию образуют разного вида фургончики. Прежде это были целые домики на колесах, с тяжелыми чугунными печками и жестяной дымовой трубой, накрытой сверху изящной китайской шапочкой. Там и сям они еще попадаются на глаза, но краска на деревянных боках уже пооблупилась, и стоят они теперь как-то уныло, покосившись на своих колесах с красными спицами. Им пришлось потесниться и уступить место «караванам» — нарядным автофургонам, которые и выше и просторнее, или переоборудованным под фритюрни туристическим автобусам, снабженным электрическими печами. Словно бакены стоят они вдоль широких автострад и у дорожных перекрестков, и к огням их тянутся все, кто боится сгинуть в темноте.
Третья группа дерзнула сделать еще один шаг вперед — с колес она шагнула в пиршественный зал. Она завела себе ресторанные манеры. Картофельные брусочки теперь стали варить в специальном отсеке за прозрачной стеклянной перегородкой. Благодаря раздвижному окну предусмотрена возможность удовлетворить аппетит и тех, кто на улице, но большинство посетителей теперь усаживаются за покрытые светлым пластиком столики, им дают ножи, вилки и возможность заплатить даме в белом переднике пятнадцать процентов чаевых — «за обслуживание».
Теперь у каждой фритюрни есть, как правило, свое постоянное место. Минула эпоха «летучих фламандцев», которые гонялись по всему городу за клиентами, гремя тележками и рискуя расплескать свое варево. Шарль Дюбуа до сих пор со вздохом вспоминает те далекие времена.
Излюбленное местоположение фритюрен — на центральной площади, чаще всего прямо перед ратушей, на перекрестках главных улиц, у входа в парк или в церковь, около вокзала. Палатки и тележки торговцев фритами исстари служат непременной деталью городского пейзажа. Они часть здешнего культурного наследия. Особенно легко убеждаешься в этом, когда приезжаешь в Брюгге, который еще называют Северной Венецией. В самом центре города, у подножия знаменитого Бельфорта — средневековой сторожевой башни, находящейся в поле зрения всего мирового туризма, — вдруг замечаешь две дымящиеся палатки. В Лире, этом кемпийском Брюгге, под рождество я видел вифлеемский хлев со святым семейством, звездами, ангелами и тремя царями под липой рядом с окруженным толпой фургончиком-фритюрней.
Не осталось, я думаю, ни одного места паломничества, ни одного стадиона, ни одного театра и кинотеатра, ни одного общественного заведения, которому не сопутствовал бы эскорт желтых тележек. Вся публичная жизнь украшена масляными пятнами.
На прошлой неделе я прогуливался по Лёвену, древнему брабантскому городу, где один из старейших университетов мира который уже год мучается подагрой[14]. Когда. я забрел на привокзальную площадь, то обнаружил там целый музей фритюрен на открытом воздухе. Палатки жались друг к дружке, как торговки на базаре, а многочисленные студиозусы, стоя рядком, поглощали свою пищу насущную из бумажных кульков. Лёвен издавна богат фритюрнями — число их возрастало прямо пропорционально уровню демократизации студенческой жизни. Режим наибольшего благоприятствования фритюрням в Бельгии обеспечивают в первую очередь студенческие стипендии.
На улицах с интенсивным движением, прилегающих к вокзальной площади, палатки и фургончики исчезли. Вместо них встали однотипные, специально выстроенные домики. Авеню фритов, Елисейские поля Лёвена.
Я блуждал в синем тумане, ползущем на площадь из окошек фритюрен, а издали неслись крики студенческой демонстрации и сирены полицейских машин.
«О, — думал я, — если когда-нибудь появится на этой земле новое государство, которое признают все страны света, пусть оно наречется тогда гордым именем — Великофритания».
Письмо шестое. ДОМА МЕНЯ ЖДЕТ ОБЕД.
Ян, сын крестьянина из Западной Фландрии, который вот уже много лет снабжает Шарля Дюбуа картофелем, рассказал ему о том, что с ним однажды приключилось. Отец послал его на грузовике в Голландию — нужно было отвезти удобрения знакомому фермеру. Стояла зима. Было сыро и холодно, и поездка не доставляла Яну никакого удовольствия. Длинная черная полоска асфальта прочертила его маршрут между зеленых и коричневых пятен географической карты вверх, на север, где причудливо сплетаются между собой бесчисленные голубые кляксы и прожилки. Иногда эта черная полоска была четкой и ровной, иногда терялась в серой пелене. Грузовик решительно таранил стену тумана. Ян обеими руками сжимал баранку руля, всматриваясь в дорогу. От долгого напряжения он устал, и ему захотелось пить. А когда он, наконец, остановил машину возле фермы, то и в животе у него заурчало от голода. Уже вечерело, сумерки окутывали своим покрывалом широкие поля и приземистые строения фермы. В дороге Ян прозяб (окошко кабины плохо закрывалось) и был рад очутиться наконец в тепле. В доме ему очень понравилось. Семья фермера как раз ужинала. На столе возвышался громадный чугун вареного картофеля, стояли тарелки с хлебом, мясом и сыром, банка с вареньем и сахарница. Хозяин фермы радушно приветствовал Яна и без обиняков предложил: «Подсаживайтесь к нам!»
14
Католический университет Лёвена (по-французски — Лувен), отметивший недавно 550 лет со дня основания, в последние годы переживал раскол по национальному языковому признаку, закончившийся фактическим разделом на два — фламандский и валлонский — университета.