– Нет, - совершенно честно ответила она, - у меня прекрасная жизнь.
– То есть, её просто необходимо срочно испортить? - он театрально задёргал носом, - ух ты, ты дома одна?
Она опустилась на облезлый скрипучий стул, длинный, в глубокую складку подол с тихим шорохом одел его чёрным мерцающим шатром.
– Естественно. Вообще-то, в основном, мы тут и не живём. До очередных рабочих и творческих кризисов, во всяком случае. Приезжаем на каникулы, но чаще приезжаю я одна — а сейчас родители предпочли более интересный и срочный визит. А Метлендов пригласила Джуно — кажется, не с бюрократическими целями, а просто на чай. Если честно, обидно, что напроситься с ними не получилось бы. Очень милая дама. Так смущалась, узнав, что я её вижу.
На чердаке, понятное дело, сумрачнее и прохладнее, чем внизу, но всё же дыхание лета чувствуется и здесь. Призракам, объясняли Метленды, свет и тепло не смертельны, а в некоторых случаях даже и приятны, но всё же их стихия — мрак, холод, сырость. И можно предположить, что это прогретый за день пыльный, затхлый воздух сморил зловещего гостя, и поэтому он мерно покачивается, полуприкрыв жёлтые глаза, и даже голос звучит лениво, устало:
– Умоляю, развей уже чем-то это тоскливое ощущение идиллии.
Она рассмеялась — звук по ситуации не естественный, а по звучанию — вполне.
– Идиллия? Не думала в таком ключе до сего момента, но пожалуй, ты прав. Меня по-прежнему спрашивают, что мешает мне радоваться жизни — те, кто считает, что бледное лицо и чёрная одежда с радостью жизни несовместимы. Что там, я по-прежнему штатное пугало вот уже в новой школе. Но я покривила б душой, если б сказала, что меня это расстраивает. Когда ты становишься неформалом, то, наверное, не вправе удивляться косым взглядам. Да и не припомню, чтоб мечтала о всенародной любви, и не представляю, что с ней делала бы. Счастье — это когда ты любишь ограниченное число лиц, которые нужны тебе и есть у тебя. От этого счастья отделяет иногда самая малость — осознать его…
– И ты наконец созрела до того, чтоб поблагодарить за это? - распахнувшиеся глаза запульсировали злым смехом, - этого стоило подождать какой-то жалкий год, чего уж. Часто ли скромного загробного труженика и гения благодарили, попробовать бы вспомнить? О, примерно раз в никогда! Обычное дело для того, кто приходит тогда, когда он нужен, берётся за то, за что никто не берётся, и в результате ненавидим немногим меньше утра понедельника! Разве не благодаря мне ты начала ценить то, что имеешь и в частности явно передумала умирать? Ха-ха-ха, разве осознание того факта, что на том свете тебя жду я, не заставит тебя прожить лет до 90?
Лидия с удручённым вздохом закатила глаза.
– Ты прав… почти. Всё было бы идеально и слишком плоско, если б ты просто был прав. Но такие речи идут школьным психологам, а таковых в этой комнате ни одного. Соблазнительно сказать, что события, о годовщине которых, кстати, помню я одна, перевернули нашу жизнь, заставили сблизиться, вспомнить, что мы семья и всё такое… ещё соблазнительнее сказать, что время лечит любой идиотизм, мы просто стали старше, а ещё мы завели Метлендов, и это немаловажный факт. При своей инфернальной природе они позитивнее, добрее и терпеливее многих живущих, и смогли б склеить и что-то более сломанное, чем наша семья. Они прожили совсем недолгую семейную жизнь, но они достаточно мудрые и чуткие, чтоб родители всегда могли обратиться к ним со своими отношенческими проблемами, не говоря уж о том, что иметь запасную пару родителей, которым не мешают ни усталость, ни болезнь, ни дела, вряд ли повезло ещё кому-то кроме меня… И они при этом тоже счастливы, что у них есть вот такие живые, о жизни которых можно заботиться.
– Потрясающе, - безумная рожа напротив скривилась так, словно заглотила ведро лимонов, не меньше, - то есть они и с мачехой тебя примирили?
– А чего с ней примиряться особо-то. Диллия и сама признаёт, что характер у неё не сахар, в чём в чём, в этом она честна. В хорошем настроении она весьма весёлая и интересная тётка, а в плохом ещё вопрос, кто из нас невыносимее. Но главное — это женщина, которую выбрал мой отец, которую он любит. Много лет с ней прожил, это значимо. В наше время разводы не проблема, знаешь ли. Мой отец — человек мягкий, ранимый и идеалист. Семья для него очень много значит. Его жизнь полна документов, цифр, отчётов, совещаний, всего такого, среди чего я дня б не выдержала, и ему необходимо в жизни что-то максимально отличное от белой бумаги и чёрных циферок на ней. Что-то яркое, горячее, взбалмошное и непрактичное. Из мира, который он никогда не поймёт, но будет любоваться и оберегать. Она вдохновляет его, а он, как ни странно, вдохновляет её. Я встречала мало людей, которым бы действительно нравилось творчество моей мачехи, но, чёрт возьми, люди имеют право на какую-то свою маленькую блажь. Кто-то увлекается рыбалкой, кто-то коллекционирует пивные крышечки, а кто-то ваяет скульптуры, от которых можно заикой стать.
Призрак деловито обкусил с пальца заусенец и плюнул его в воображаемую цель.
– Ага, ясно. Так ты позвала меня, чтоб рассказать это всё?
– Не вижу, что не так, очень красивый и нравоучительный, на мой взгляд, рассказ. Тебя никто и никогда не вызывал для того, чтоб просто поговорить? Ну извини. Но у меня возникли некоторые вопросы, без ответов на которые моя жизнь недостаточно идиллична. Или чересчур идиллична, пока не знаю.
Битлджус замер в процессе обкусывания следующего заусенца, вперив в лицо девушки сложноописуемый взгляд. Потом сложил ногу на ногу, поигрывая пальцами в хлябающем ботинке, сцепил руки на брюшке и благостно оскалился.
– Вопросы? Вопросы — это интересно. Сколько тебе лет, напомни, 16? И ты ещё не знаешь, откуда дети берутся? А ваш 20 век у нас там все костерят как время небывалого разврата, с ума сойти. Прости, дорогая, я просто не готов к подобному трезвым.
Лидия рассмеялась уже совершенно счастливо, потом нагнулась и подняла из-под стола тёмную тяжёлую бутыль, увенчанную надетым на горлышко вызывающе позвякивающим стаканом.
– Считай, эту проблему мы решили. Так вот, первый вопрос, который не даёт мне покоя… - бутылка в тонкой руке Лидии заметно дрожала, но тёмно-золотистая жидкость лилась ровно, без брызг, Лидия следила за ней так предвкушающе и гордо, закусывая накрашенные в цвет платья губы, словно отливала что-то из золота, - вот вас, что Метлендов, что тебя, восставшими мертвецами не назовёшь. Вы призраки. Дух, не плоть. Откуда берётся эта… телесность? И почему она именно такая? Имею в виду, не зрительные образы, а тактильные, обонятельные ощущения…
Когтищи монстра тенькнули о стекло стакана, демонстрируя как раз и тактильные, и звуковые эффекты, да чего там, и обонятельные — его движение навстречу обдало непередаваемым букетом могильной сырости, табачной горечи и затхлости тряпок, проспавших в сундуке падение пары цивилизаций. Не изменился. Ни капли не изменился.
– Вот что, девочка моя, пытливость твоего ума мне нравится, а единственность стакана — нет. Так, разгладь рожу. Я уже сказал, правил я уважаю немного, зато неукоснительно. И одно из этих правил — если я пью в компании, то налито должно быть не только мне. Однохаревый вариант я и сам себе организовать могу. Так что давай, голуба, нарисуй второй стакан. Дальше что хочешь с ним делай — хоть пей, хоть вон кустики из него поливай, пока я отвернусь.
Спорить не хотелось. Спускаясь на кухню за вторым стаканом, Лидия лениво копалась в себе: надеется ли она, что когда поднимется обратно — кошмарного призрака уже не будет, и будет ли она тогда надеяться, что он ей просто приглючился (дневной сон в духоту и не такой дичью одарить может), или втянет голову в плечи в ожидании — откуда она услышит его бурные изъявления восторга возможностью снова похулиганить в этом мире? Тому, что она сделала, разумных объяснений и оправданий не было, можно было только твердить себе, что она, за исключением смущающего умы родни мрачного образа, была крайне хорошей и послушной девочкой, она не пила, не курила, не возвращалась поздно ночью в надетой наизнанку майке и хорошо училась, так просто нельзя бесконечно, и что всё под контролем, под надёжным, как неизбежность смерти всего живого, контролем — трижды произнесённое имя вызывает его обладателя в мир живых, трижды произнесённое имя отправляет его обратно. Независимо от долготы гласных.