– Проявляя нездоровый, как все говорят, интерес к теме смерти и всякой нечисти, я не ожидала, можешь мне поверить, что мертвецы пахнут розами.
Призраки ничем не пахнут, разве что — холодом, сыростью с лёгкой ноткой гнили, а иногда немного озоном, после своего резкого появления. А так призраки пахнут чем захотят, потому что синтезировать запахи это самая нормальная призрачья задача, как-то в общих чертах сказала Джуно, в подробности вдаваться, увы, не стала. Барбара с удовольствием воспроизводила аромат любимых духов, домашней выпечки, чуть сложнее — цветов с клумбы, Адам — запахи машинного масла, свежераспиленного дерева и морилки, ещё какие-то нормальные хозяйственные запахи. Сидящий напротив эпатажный потусторонний гость, раскуривая сигарету, с явным удовольствием воспроизводит запах какого-то особо вонючего табака. Нравится ему так.
– Однако нельзя винить тебя, что я — это оказалось слишком для твоей психики, - и такая гордость в голосе, такая широченная улыбка при воспоминании, видимо, об известных событиях, господи боже. И сейчас Лидия поняла, что больше смотреть на нетронутый стакан не может.
– А вот тут ты не прав. Я виновата, и мне необходимо сказать об этом. Я согласилась на сделку — и нарушила свою часть обязательств.
Призрак пожал плечами с безразличием — наверняка, деланным.
– Нелегко такое выполнить-то. Тем более, тебя к этой сделке принудили. Гнусным, между прочим, шантажом.
Отчаянно вцепившись в стакан, молясь о том, чтоб не расплескать — пятна на чёрном платье, может, и не будут заметны, но если ты чего-то не видишь, это не делает это что-то несуществующим — она поднесла выпивку к губам, выдохнула, решилась, глотнула.
– А это не важно. Я поступила как свинья. Ты мог так поступать, ты и не презентовал себя как положительного парня. Но я дала обещание, пренебрегая его смыслом, испытывая неприятные ощущения ровно из-за того, что мне приходится это произнести, и считая это достаточным. Могла сама попытаться что-то сделать, не представляю, что…
– Убить Отто? Вариант, прямо половина Междумирья тебе спасибо сказала бы за такого нового жильца. На самом деле то, что он делал, не так чтоб убивало Метлендов… Не в том смысле. Он, в своём роде, выпроваживал их, ускоренно воспроизводя тот процесс, который в Междумирье должен был, ориентировочно, занять у них лет 200. Изживания неизжитого… топорно, но как уж мог. Как призраков он их, действительно, убивал, но для них это не катастрофа, на ад, думаю, они своей жизнью точно не наработали. Сидели б сейчас на облачке, вкушали амброзию… Но тебе я об этом, конечно, не сказал.
Она задышала часто и судорожно, осваиваясь с непривычным ощущением.
– Ты же понимаешь, я не об этом. Не о том, что мы не могли знать, не применит ли Отто и к тебе что-то очень действенное, я уж точно не могла знать. Насколько ты рисковал… Я сейчас только о том, что я тебя обманула, и это было разумнее мелодраматичной жертвенности, но это невыразимо стыдно. Прости меня, Битлджус.
Его лицо едва уловимо дёрнулось — придётся ли выдавливать словами через рот то, что она пока не готова? Слишком большой смысл для таких маленьких слов. Магия имени, эта ваша Канцелярия б её побрала. Когда на спиритическом сеансе, вдохновенно завывая, призывают некую Мэри, как среди многочисленных Мэри, которых на том свете, при условии, что мы, представители христианской веры, многоразовости использования души не допускаем, должно скопиться легион, понимают, которую именно Мэри зовут, спрашивала она Отто. Иногда и не понимают, невозмутимо отвечал он. Вернее, делают вид, что не понимают. Смерть меняет людей, но не отменяет фундаментального свойства растолкать соперников локтями — астральными локтями, а что? - и устроить незадачливым спиритуалистам незабываемый вечерок.
Иное дело, когда имя само по себе превращается в заклинание призыва. Сколько безумной силы должно скопиться в двух слогах… Как часто он слышит своё имя? Ну, там, в Междумирье — наверняка, регулярно, чем-то надо было наработать такую репутацию, что даже среди по определению неблагополучных, беспокойных духов от тебя мечтают избавиться. «Ты просто не знаешь, что это за тип», - сказала Джуно, и это всё, что она сказала. Святая правда, сказала Лидия себе, не знаю. А хотела бы знать. А на кой чёрт… хорошо, что уж Джуно точно не придётся об этом отвечать.
Как будто невидимая рука запустила обратный отсчёт - «осталось ещё два». Оно должно однажды прозвучать не панической скороговоркой, а обращением. Пробирающим до сердца — и давайте не уточнять, до чьего сердца.
– Слышала б сейчас тебя Джуно, - усмехнулся он, запуская руку в карман за очередной порцией сушёностей.
Мало вообще того, чем можно угрожать тому, кто уже мёртв. Вряд ли, конечно, все адские муки, порождённые пытливыми умами живых, такая уж ерунда, призраку вполне можно причинить неприятные ощущения — по факту именно того, что он, призрак, за понятие ощущений держится. За эмоции, за своё драгоценное я, его желания и страхи. Всё — энергия, энергия превращается в лицо, выглядящее иногда почти живым, запах духов или сигарет, призрачные дома и документы, энергия превращается и в страдания, когда кто-то этого желает. И уж определённо, призраку можно угрожать последней угрозой — развоплощением, окончательным прекращением существования. Может быть, там, в Канцелярии, и знают, что такое эти Песчаные черви, говорит Адам, но рассказывать не хотят. Самим жутко. Кажется, что-то связанное с тем, что песок — символ времени… Неизвестно, что точно происходит с пожираемыми, ясно, что их никто больше никогда не видел. И она б и не помыслила об этой авантюре на чердаке в тихий и душный летний день, если б не одна неловкая оговорка, что как-то этого самого биоэкзорциста уже пытались скормить червям. Если б не уговоры не произносить, никогда не произносить некое слово на букву Б. Бережёного бог бережёт.
– Моя семья, и живая, и неживая её половины, хором и по очереди приговаривали «поскорее бы бедная девочка всё это забыла» - и они делали для этого всё, можно видеть хотя бы по тому, что никто не толкётся здесь, чтоб поддержать меня в эту страшную дату, нет никакой даты, просто нет. Не их вина, что я не забыла. Просто невозможно такое забыть.
– Просто мёд для моих ушей, музыка для моего сердца, - сладко мурлыкнул монстр, опрокидывая над собой стакан и вылизывая его нутро длинным тёмным языком — странно б было, действительно, если б хоть минут пять не выделывался, - но как-никак, я всё для этого сделал. Скажи ещё что-нибудь такое, умоляю.
Снова схватилась за стакан, улыбнувшись раздавшемуся приветственному поцелую стекла и металла. Протянула тонкую, белую, словно из бумаги вырезанную руку — к нему.
– Видишь? В сердце умещается разное. Можно даже по виду угадать, какое кто подарил. Вот это — отец, - она дёрнула указательным, мелко и пронзительно сверкнули завитки тончайшего серебряного кружева, - такое изящное, такое… в его понимании — эталон девичьего украшения, но чёрт возьми, оно мне нравится. Вот это — Диллия, - темно и значительно бликанула тяжеловесная колодка на среднем, врезавшиеся друг в друга кубы, до чего неудобно должно быть такое носить, какую ж это тягу к выпендрёжу надо иметь, прямо кричит это кольцо, - и понимаешь, не знаю, кто был в большем шоке, я или она, но оно мне — нравится. И это, - её рука нырнула в карман, а когда вынырнула — безымянный уже не был пустым, из небрежной стальной оправы зло и насмешливо сверкал красный глаз, - подарил ты. И оно мне тоже нравится.