– Нашли что-нибудь? – спросила я, заранее читая ответ на их лицах.
Ирма и Игорь молча помотали головой, а Косой поднял на меня глаза и бросил быстрый взгляд на Влада, чтобы затем снова уйти в себя.
– Кто-нибудь знает, почему Великой все еще нет? Когда она должна была вернуться?
– Два дня назад, – тихо сказал Ирма.
– Есть догадки, в чем дело? Есть хоть какие-то версии?
Ирма отрицательно покачала головой. Тут заговорил Игорь:
– Знаете, я тут подумал – Великая физически зависима от Водяного. Если с ним что-то случилось, она может быть и в порядке, но сама до нас не доберется. В конце концов, она же камень.
– Она не камень, зайчик мой, – тихо сказала Ирма. – Она – Великая Волшебница. И ни от кого она не зависима, ни физически, ни как-либо иначе. Поверь, она бы нашла выход.
– Какой? – спросил Игорь. – Как можно дать о себе знать, если ты камень?
– Можно умереть, – тихо сказал Влад, впервые встряв в разговор. – Для нее это самый простой способ выбраться из непростой ситуации. Хоть и не особо приятный, – он поднялся, захрустев затекшими суставами, и спросил. – Кто пойдет со мной на кухню? Надо бы поесть.
Все молчали. Он грустно обвел свою свиту глазами и добавил:
– Слушайте, пока мы еще живы, надо есть. Голодовкой ничего не решишь. Поедим и вернемся сюда.
Но все лишь синхронно замотали головами. Влад молча смотрел на них, но поняв, что аппетита ни у кого нет, развернулся и ушел один. Пока он шел к выходу, я кожей почувствовала, что сейчас Ирма мне выскажет все, что думает обо мне и моем поведении, о том, что я натворила во времена, когда и так все из рук вон плохо. Но, как только Влад скрылся за поворотом, заговорил Косой:
– Валерия, пора заканчивать! – сказал он, пристально глядя мне в глаза. Взгляд его был сосредоточен и смотрел на меня так цепко, что у меня внутри все похолодело.
– Ты о чем вообще? – промяукала я, совершенно искренне не понимая, что значат его слова.
– Я вроде выразился предельно ясно (как бы не так!). Время на исходе, и места для маневра почти не остается!
– Косой, Бога ради, объясни нормально, что ты имеешь в виду? Я ни слова не понимаю.
– Я имею в виду, что Великая, как всегда, была права, когда говорила, что без тебя мы не сможем выпутаться из этого дерьма.
– Но что я могу? Я уже все…
– Мы считаем, что ты права, – сказал он, и это шокировало меня сильнее, чем слово «дерьмо», которое он никогда не позволял себе раньше.
– В смысле…
– В смысле твоей идеи про Никто. Если оно и правда такое могущественное, как Умбра, или хоть вполовину столь же сильное – оно нам нужно. Нужна его помощь. Это очевидно, как день. Настолько, что все мы, не сговариваясь, пришли к этому выводу одновременно. Так объясни мне, почему Влад этого не видит?
Он смотрел на меня так пристально, что язык мой прилип к небу. Я забыла все слова, и нужные мне буквы просто плавали в киселе моей нерешительности, даже не пытаясь соединяться во что-то осмысленное. Мыслей в голове было столько, что я не знала, с чего начать. Как им объяснить? Чтобы понимать Влада, нужно не просто слышать о Никто, его нужно видеть. Собственными глазами смотреть на огромное трехметровое чудовище со звериной лапой и острозубой улыбкой, как у акулы, нужно нутром чувствовать его хищную натуру, видеть его звериные повадки и чувствовать его зубы в твоем плече, чтобы понимать, насколько он опасен. Влад боится не напрасно. Влад совершенно прав. И не прав. И тут мне на помощь пришел Игорь.
Он медленно и с явной неохотой начал рассказывать о том, что собой представляет животное из другой вселенной. Он тщательно подбирал слова, сначала аккуратные и размытые, но потом – все более жесткие и яркие, чтобы описать чудовище, которое до сих пор нагоняло на него страх. Он пытался скрыть этот страх, маскировал его злобой и смехом, но тот упорно просачивался, с каждым словом становясь все отчетливее, все сильнее. Он сыпал горькими, мерзкими, злобными словами, называя его самым уродливым, что есть во всех вселенных. Разволновавшись, он и сам не заметил, как опустился до откровенных ругательств и нецензурных слов. Его затрясло от воспоминаний и страха, которые никогда не покинут его, поселившись в его сердце навечно. Но вот что было странно, так это то, что с каждым его словом я все больше и больше хотела говорить. У Игоря был повод его ненавидеть и уж тем более бояться его, ведь то, что он сделал с ним и Ольгой, непростительно. Но я, видя все это, зная все это, понимая все это, никак не могла согласиться с тем, что Никто есть зло. Нужные слова, наконец, начали приходить ко мне, и чем больше говорил Игорь, тем светлее становилось в моей голове. Огромный список доводов за и против становился все меньше, сокращаясь, сжимаясь до нескольких слов, в которых уже не было путаницы и, когда вариантов достаточно мало, я, наконец, поняла. Увидела то, что никак не видели остальные, то, о чем когда-то говорила Великая, пусть и совершенно другими словами, то, что знаю я, но почему-то не видит никто. Он – не зло и не добро. Он – просто сила. Огромная, неподатливая и жадная. И как любая сила, не имеющая власти, она вольна делать то, что ей заблагорассудится. У силы нет понятия правильности, оно ей просто ни к чему. Нет у нее Веры, нет сочувствия, нет принципов, и уж тем более, нет таких категорий, как плохо и хорошо. Она не знает боли, не понимает страха, не может любить. У нее есть только вектор. Тот, кто задает вектор, управляет силой, какой бы огромной она ни была. И выходит, что этим самым вектором была я. Почему? Почему оно послушно мне, хоть и не сразу и не всегда? Откуда такая тяга ко мне и всему тому, что я могу? Я даю идеи. У меня их великое множество, а для огромной силы без вектора, идея – есть способ жизни. Идея есть направление. Идея есть конечная цель. Идея есть движение. Он нуждается во мне потому, что даю движение его сущности, делаю осмысленным его аморфное, бесцельное существование. Но только ли в этом дело?