Должен признаться, что, стоя под струей воды в душе, я еще люблю заниматься кучей других дел. Например, чистить зубы, бриться или мочиться. Правда, сейчас мне неудобно стирать белье, потому что душевая кабинка в моем доме довольно тесная, но зато вполне хватает места, чтобы почистить зубы и помочиться. Разумеется, я не делаю это одновременно.
Когда мне приходилось принимать душ в чужой квартире, предположим в доме девушки, из чьей постели я только что выбрался, я мочился, если мне этого хотелось, но всегда боялся, что девушка неожиданно войдет в ванную, чтобы принять душ вместе со мной, и увидит желтоватую лужицу у моих ног. Но вот что меня страшно раздражает, так это стоять под душем в чужой душевой комнате, в которой вместо кабинки висит занавеска из пластика, противно липнущая к телу. Когда я намыливаюсь, она прилипает к локтям, спине, ногам. Меня это ужасно бесит. Я, как правило, предпочитаю не задергивать занавеску, и после душа насухо вытираю пол.
Тем не менее мне приятно сознавать, что я снова нахожусь там, где в течение долгого времени не ступала моя нога. Из-за того что я постоянно ходил босиком, мне пришлось стричь ногти на ногах ножницами, тогда как обычно я укорачивал их ногтями больших пальцев рук перед тем, как лечь в постель. Когда ты снимаешь ботинки и носки, то ступни бывают немного влажными от пота, а ногти мягкими, и их можно легко подровнять достаточно твердым ногтем большого пальца руки, если немедленно приступить к этой операции. Если же, как на Кабо-Верде, не носить ботинок, то ноги все время остаются сухими, ногти становятся твердыми, и при попытке укоротить их ногтем большого пальца руки победа всегда остается за ногтем большого пальца ноги. Кстати, если ходить без ботинок, то не только ногти, но и кожа на ступнях становится грубой и жесткой. Уже через месяц я голой ногой мог растоптать недокуренную сигарету.
Я люблю лето. Утром одеваешься за один миг: майка, шорты, сланцы. Но, признаюсь, мне нравится и зима. Я не большой любитель холодной погоды, но, возвращаясь вечером домой после работы слегка продрогшим под дождем, я начинаю с большим уважением относиться к удобствам своего дома. Я закрываю дверь, снимаю куртку. Зажигаю свет, включаю стерео, наливаю в ванну горячую воду, тщательно моюсь, надеваю удобную одежду, готовлю себе горячий ужин. Мне это нравится. Еще я с удовольствием ем то, чем обычно питаются пожилые люди: овощной суп, полбу, перловку. Обожаю супы. Только я порой добавляю в них столько сыра, что он оседает на дно тарелки и прилипает к ложке. Мне приходится отрывать его от ложки зубами, а если я забуду сразу вымыть посуду, то должен вызывать строителей с отбойными молотками.
Суп я люблю, мне даже нравится минестроне, который дают в больнице. Я знаю, что больничная еда у всех вызывает отвращение, но я просто в восторге от супа и пюре, которыми там кормят больных.
Я нахожу превосходным даже чай с толстым ломтиком лимона, который они приносят на полдник. Интересно, а в этой клинике дают такой чай? К тому же в больнице едят в шесть часов, а зимой это чудо как хорошо.
А еще в больнице можно выпить лучший в мире кофе, тот, что санитары варят для себя и каким не имеют права угощать пациентов. Но однажды меня на неделю положили в больницу, после того как я попал в аварию на мопеде. Я сумел расположить к себе некоторых санитаров и по ночам имел честь отведать их кофе, когда они священнодействовали у своей кофеварки. У меня об этом остались прекрасные воспоминания.
В первые месяцы после возвращения в Италию я почти не выходил из дому. Я хотел закончить книгу, эта работа поглощала меня целиком. Я не только работал над книгой, попутно я заносил на бумагу отдельные фразы, мысли, стихи и даже рисунки. Иногда я начинал рисовать, не зная точно, что хочу изобразить. Чтобы разобраться в этом, мне надо было подумать и понять, куда меня вел появляющийся набросок. То же самое случалось у меня и с литературным текстом. Я принимался придумывать эпизод, как вдруг мои персонажи начинали жить своей собственной жизнью, и теперь уже они водили моей рукой, так что мне самому становилось любопытно, чем закончится их история.
Кроме того, я много читал, смотрел фильмы, слушал музыку, молча сидел в тишине. Я находился в обществе моих новых «друзей-фантомов». Мне нравилось так их называть. Часто какой-нибудь писатель, режиссер, поэт, музыкант был мне ближе и понятнее, чем реальный человек, которого я знал уже много лет. Отдельные фразы из книги, фильма или песни я воспринимал как эхо собственного внутреннего голоса. Я жил изолированно, но не одиноко. Я жил в окружении людей, которые говорили со мной своими книгами и своими произведениями.